Всегда твой - Кай Хара

При этой мысли горло сжимается.

— Его имя. — Я требую, мой голос груб от едва сдерживаемой жестокости.

— Пьер. — Она задыхается, покачивая бедрами вперед-назад.

— Кто, мать твою, такой Пьер?

Клянусь, если у нее есть какой-то французский любовник, который ждет ее на крыльях, она станет свидетельницей убийства.

— Парень… который сделал мне пирсинг.

У меня сводит челюсти, когда я представляю, как он играет с ее соском, чтобы он стал твердым.

— Дай мне его адрес.

— Нет.

— Сикстайн.

— Он выполнял свою работу.

— Я не причиню ему вреда. — Я лгу.

Она насмехается.

— Ты даже не можешь сказать это с честным лицом.

Я загибаю пальцы внутри нее, касаясь ее чувствительного места, и потираю ее клитор в тандеме. Она напрягается, ее мышцы смыкаются, когда наступает кульминация.

Она кончает с громким стоном, ее мышцы сжимают мои пальцы, пока ее возбуждение вытекает из ее входа.

Я продолжаю лениво вводить и выводить из нее пальцы, давая ей отойти от оргазма.

Затем я добавляю третий палец.

У нее перехватывает дыхание, и она бросает на меня панический взгляд. Я медленно ввожу в нее, растягивая ее вокруг своих пальцев, пока не убеждаюсь, что она чувствует жжение.

— Феникс…

Мне начинает нравиться, как она стонет мое имя.

— Он прикасался к тебе? — я скрежещу между стиснутыми зубами, толкаясь в нее и выходя из нее в постоянном темпе.

Я мучаю ее, доводя до грани следующего оргазма, а потом спускаю обратно без всякой разрядки и облегчения.

— Нет, не больше, чем нужно.

Я хватаю один из предметов, которые бросил на кровать, и подношу его к нам.

— Что это? — спрашивает она, ее голос дрожит.

— Ты больше никому не позволишь прикасаться к себе, — приказываю я, наблюдая, как ее глаза следят за движением маленьких цепей, которые я держу в руках.

Она снова качает головой и смотрит на меня решительным взглядом.

— Я буду делать то, что хочу.

— Правда? — я рычу, опуская цепь на ее грудь. Я наклоняю голову и втягиваю ее сосок обратно в рот, наслаждаясь вкусом ее твердого пика.

Я провожу языком по ее соску, делая его красивым и твердым, а затем прикусываю его. Она вскрикивает, и ее крик переходит в громкий вопль, когда я закрываю один из зажимов вокруг ее соска.

— Святое дерьмо, — кричит она, выкрикивая мое имя на рваном дыхании. — Что ты делаешь?

Схватив другой конец металлической цепочки, я нависаю вторым зажимом над ее голым соском.

— Зажимы для сосков. Обычно их используют в качестве наказания, но давай не будем притворяться, что тебе не нравится сочетание удовольствия и боли. — Я говорю, со стоном втягивая ее сосок в рот, а затем отпускаю его. — А вот это будет больнее. Этот сосок чувствителен из-за пирсинга, так что приготовься к жжению.

Я отвлекаю ее, вводя и выводя пальцы из нее и переключая ее внимание на ощущения в ее киске. Поласкав ее сосок языком в последний раз, я ввожу пальцы до упора и закрываю зажим вокруг ее пика.

Она совершает ошибку, пытаясь вывернуться, чтобы избежать моих пальцев и переполняющих ее тело ощущений.

Вес цепи смещается при движении ее тела, натягивая зажимы и создавая невыносимое давление на соски.

И все же я не позволяю ей кончить.

Я устраиваюсь между ее ног, сгибая их в коленях, чтобы ее ступни лежали на кровати.

Визуальный образ ее распростертой на моей кровати, со связанными руками, зажатыми сосками и киской, стекающей по моим пальцам на матрас, я не скоро забуду.

У меня появилось внезапное иррациональное и опасное желание оставить ее у себя.

Оставить ее привязанной к моей кровати в этой комнате, где мы можем создавать свою собственную реальность.

Вместо этого я достаю последний предмет, который бросил на кровать, прежде чем мы начали.