Преданный друг - Юлия Леру

— Что? Как? — всполошилась Ника. — Что-то серьезное?

— Все в школе расскажу на перемене. Давай, пока.

Она бежала весь километр от дома до школы, ничего перед собой не видя. Ноги сами несли ее по улице, а потом по школьному двору, а потом по коридорам, заполненным удивленно провожающими ее взглядами учениками и учителями, на второй этаж, туда, где вот-вот должен был начаться урок иностранного языка у «англичан», к которым принадлежали Лаврик и Егор.

Сама Ника была «немка», и их урок математики шел на первом этаже. До звонка оставалось пять минут. Она должна была успеть, или умрет от беспокойства и тревоги.

Егор стоял у окна, вежливо улыбаясь Эмилии, которая была, как Нике вдруг показалось, слишком близко к нему и слишком напирала на него грудью, едва ли не вжимаясь в плечо. Заглядевшись, Ника споткнулась и едва не полетела на пол, но каким-то чудом удержалась на ногах и понеслась дальше. Чертыхаясь и тяжело дыша, она добежала до Егора и остановилась, не в силах вымолвить и слова, но зная, что он все поймет и так.

Эмилия как будто сразу испарилась. Ника так и не вспомнила, ушла она тогда или так и стояла и слушала их разговор — ей было все равно, ей всегда было все равно рядом с ними двумя.

— Я это… — Ей, как всегда, не удавалось начать сразу и правильно, а тут еще сползший с плеча ремень сумки, который она, одновременно пытаясь отдышаться, поправляла, но так неловко, что тот все время сползал снова. — Это… я…

— Да, — сказал Егор, мучая ее нежеланием прийти на помощь и непроницаемым выражением лица. — Это ты.

— Ну Егор… Это… Скажи же мне.

Но он уже, не выдержав, улыбался, и это значило, что все хорошо, и от сердца у Ники отлегло, хоть и не совсем.

— Он в хирургии. — Егор не стал томить; видел, что Ника волнуется. — Вечером вчера увезли, а операцию ночью сделали. Разрез вот от сих и до сих, а так ничего страшного. Не переживай.

— Ничего страшного! — возмутилась Ника, все еще пытаясь поправить соскальзывающий ремешок сумки, а сердце уже пустилось вскачь от облегчения, и слезы подступили к глазам. — Я вам покажу «ничего страшного», когда он выйдет! Вы же меня до полусмерти напугали! И особенно ты!

Она ткнула его пальцем в грудь.

— Ты должен был позвонить мне сразу же!

— Так была уже ночь-полночь, — попытался оправдаться он, но Ника снова ткнула его пальцем в грудь, и, слыша, как взвивается наполненный обидой и волнением голос, Егор сдался и позволил ей то, чего не позволял никому другому: укорять себя, называть себя дураком, заявлять, что их дружбе придет полный и окончательный конец, если когда-нибудь они еще раз ее так предадут.

— Ой… Ему же под наркозом делали, да? Не под уколами? — Нике вдруг представился бледный Лаврик, лежащий на операционном столе с разрезанным животом, и она сама почувствовала, как кровь отливает от лица.

— Ага, под общим, — сказал Егор. — Сделали бы под местным, но сказали, слишком долго наш Лаврик храбрился. Еще немного — и была бы перфорация. Сказали, аппендикс прямо на операционном столе и лопнул.

— И Лаврик тоже дурак, — сказала Ника с чувством под прозвеневший звонок. Ей нужно было бежать вниз, к «немцам», но всегда так трудно было уйти от этих двоих сразу, без еще хотя бы пары слов и пары мгновений отсрочки, и она не удержалась и сейчас. — А ты пойдешь к нему?

— Завтра. Сегодня он не встанет. — Они оба знали, что Ника не попросит, поэтому Егор предложил сам. — Хочешь, вместе с тобой пойдем?

Ника больниц боялась. Да она всего боялась, если с ней не было рядом кого-то из тех, кому она доверяла. Егору она доверяла, и он знал все о больницах, потому что сам будет врачом. С ним было не страшно.

— Хочу, — сказала она радостно, и тут же вспомнила о том, что сегодня они втроем думали пойти в парк напротив школы и покататься на чертовом колесе перед самым его закрытием.