Преданный друг - Юлия Леру

Но, похоже, Лаврик знал о том, кто из них двоих нужен ей на самом деле, лучше самой Ники. Они все чаще оставались вечерами с Егором вдвоем, и разговоры, бывшие прежде такими простыми и легкими, часто превращались в молчание, которое никто не решался разорвать. Нике становилось еще страшнее от этого молчания и думалось о том, чтовдруг это конец?

Вдруг Егор думает о какой-нибудь девушке из их класса и размышляет о том, как сказать ей, Нике, что их дружбе все-таки пришел конец?..

Ника перестала есть и стала худеть.

Она выучила несколько душераздирающих романсов и доводила себя до слез их исполнением, запершись в своей комнате и пугая маму тем, что отказывалась весь вечер выходить оттуда и разговаривать.

— Ника! — Встревоженная мама подключала тяжелую артиллерию в виде папы, и тот, поднявшись с постели, шаркающими шагами подходил к двери комнаты и стучал. — Ника, все хорошо?

— Да! — выговаривала она, стараясь не показать слез.

— Ну вот видишь, все хорошо, — говорил папа маме. — Оставь ее в покое. Это переходный возраст, все через это проходят.

— Уж вечер, — начинала Ника, а потом слезы сжимали горло, и она снова плакала, непонятно, отчего.

ГЛАВА 4. НИКА

Мы добрались до больницы в молчании и расстались тоже в молчании: два когда-то близких, а теперь чужих человека, которых спустя время снова свела вместе судьба. Олежку пришлось будить, и я принесла его в приемное отделение, где уже ждал врач, на руках, но это позволило мне собраться с духом и перестать трястись, как осиновый лист, под взглядом Егора, который — я чувствовала это — постоянно обращался ко мне.

Это мог быть его сын, билась во мне неуместная и болезненная мысль. Это мог бытьвашсын, если бы однажды ты не сделала то, что он тебе не простит никогда… то, что тысамасебе никогда не простишь.

— Спасибо за помощь, — сказала я, когда Егор занес наши документы в смотровой кабинет и уже повернулся, чтобы выйти.

— Пожалуйста, Ника, — сказал он сухо и скрылся за белой занавеской, оставив меня болеть и тосковать, и помнить.

Я таки успела позвонить своей маме, пока мы собирались, но до Лаврика было не достучаться: посреди рабочей недели, да еще и посреди рабочего дня, при его-то плотном графике. Он наверняка был где-то на деловой встрече с партнерами или ехал куда-то по делам.

Я написала ему СМС, попросила не волноваться и добавила, что позвоню сразу же, как только узнаю, но стоило посланию уйти, как телефон затренькал, и я поспешила ответить.

— Никанор Палыч, ты только сама там с ума не сходи, ладно? — Мой бывший муж, как всегда, бросился успокаивать меня. — Ты маме позвонила? Она знает?

— Да, — сказала я, — позвонила по дороге.

— Что врачи сказали? Диагноз какой? Деньги надо на лекарства? — Я услышала какой-то шум, людские голоса, а потом Лаврик снова заговорил, только голосом в разы холоднее и властнее. — Ксения, я же просил вас отменить на сегодня… Почему не предупредили меня? Ладно, скажите, пусть подождет в приемной, я освобожусь.

— Ты работаешь, что ли? Лаврик, миленький, давай я потом тебе позвоню, все равно я сейчас ничего не знаю толком, а? — Я страшно не хотела, чтобы Лаврик отрывался из-за нас от своих дел. — Мы как раз у врача. Денегне надо, честное слово.

И я уже хотела положить трубку, как из меня вырвалось, пусть и шепотом, то, что сегодня крепко и, как я думала, надолго, выбило меня из колеи:

— Я сегодня видела Егора.

— Где? — тут же переспросил он. — Там, у нас?

— Да, — сказала я. — Я не знала, что он вернулся.

Лаврик сначала ничего не ответил, но его вздох я услышала четко.

— Я тоже не знал, — сказал он наконец. — Позвони мне потом, ладно? Я сейчас буду занят, если что, пусти гудок, я перезвоню. И брошу на карточку деньги… не возражай! Мне так спокойнее.

— Ладно, — сдалась я. — Спасибо. Я наберу.

* * *