Сейд. Джихад крещеного убийцы - Аждар Улдуз (2012)

Это было то же лицо, которое он видел больше года назад, когда на его глазах умирал Железный Копт. Первое женское лицо после матери, которое он УВИДЕЛ... Значит – точно ангел. Тогда она, должно быть, приходила за душой Железного Копта. А сейчас – пришла за ним. Но ведь Копт убил себя сам, а самоубийцы – величайшие из грешников? Почему же за ним пришел ангел, а не демон? Нет, подумал Сейд, наверное это я, в гордыне своей, возомнил, что праведен, и за мной пришел мелек, а на самом деле это – дьявол, шайтан, который, как известно, тоже из бывших ангелов, и потому может быть так же прекрасен, но приходит за грешниками, и прав был Учитель, Джаллад-Джаани, и за мной явился тот же демон, что и приходил за самоубийцей, ибо я предал свою веру. Или – нет? Я же помог умереть Копту, своей рукой извлек нож из его тела... значит, он не считается самоубийцей, значит, она ангел, и я, получается, все-таки попаду в рай, потому что у демона не может быть ТАКОЕ прекрасное лицо...

Откуда-то звучала музыка. Вернее – несколько нот, которые кто-то играл на лютне... той самой лютне... Которую подарил Магистр... на которой он играл перед тем, как умер. Музыка – значит дженнет, рай? Но лютня дребезжит... Может – джехеннем, ад?..

* * *

Сейд давно перестал чувствовать свое тело. Пальцы левой руки намертво вцепились в гриф, правая механически перебирала арпеджио на струнах, извлекая один, последний аккорд из «Рондо для Изольды»... Последнее короткое рондо, которое он исполнял для своего Магистра, умершего у него на глазах. Яд скорпиона уже распространился по всему телу, из всех чувств продолжали действовать только зрение да слух, да и те уже угасали... Оставалось еще обоняние. В глазах потемнело, музыка замолкла, сменившись гулом в ушах, и последнее, что почувствовал Сейд, – приближающийся к нему источник резкого запаха навоза. «Значит, все-таки ад...» – подумал он, и сознание его угасло.

* * *

«Камень, право слово – камень!» – подумала монашка, пытаясь сделать крестообразный надрез на спине умирающего юноши. Хирургический нож с трудом преодолевал сопротивление нечеловечески жесткой плоти. Сделать надрез было необходимо, чтобы выпустить отравленную кровь. Так учили трактаты и великих целителей древности, и современных ученых. В том, что кинжал, которым пронзили спину этого удивительного молодого сарацина, был отравлен, монашка не сомневалась. Кинжал она извлекла, по всем правилам, благо великолепный хирургический инструментарий без труда обнаружился в нише рядом со столом Магистра. Покойный владелец набора медицинских инструментов великолепной арабской работы, коченевший тут же рядом, на полу, при жизни увлекался некоторыми медицинскими исследованиями. Монашка и не догадывалась, что этот набор был подарком личного врачевателя того, кого многие считали главным врагом христианского мира – Лев Пустыни, Праведник Веры, Салах-ад-Дин весьма ценил дружбу с Магистром Восточного Крыла Ордена Тамплиеров. Инструментарий был хорош, однако, казалось, плоть юноши действительно тверда, подобно камню. Впрочем, именно это обстоятельство и спасло ему жизнь – железные мышцы не пропустили кончик кинжала до сердца, клинок увяз в жестких мышечных волокнах под левой лопаткой. Хотя удар был нанесен мастерски. Врачуя стольких солдат на этой бесконечной войне, монашка научилась оценивать качество смертоносных ударов оружием. Если бы не яд, она была бы уверена, что юношу можно спасти. Сейчас же ее попытка казалась обреченной, лишенной надежды, а значит, и смысла. И всё же для нее сама эта попытка и была смыслом. Вся ее предыдущая жизнь, страдания, унижения, казалось, вели к этому наиглавнейшему делу в ее жизни – спасению сарацина с лицом падшего ангела.