Сейд. Джихад крещеного убийцы - Аждар Улдуз (2012)

Вечерний намаз очистил мысли, вернул спокойствие сердцу. После намаза султан велел подать благодарственный ужин для своих гостей и спасителей, а также раздать городской бедноте мясо трех сотен баранов, забитых еще утром для гарнизона дворцовой стражи. Саркардары сами заявили, что будут неделю держать строгий пост-орудж, и есть лишь хлеб, и пить только воду, ведь не вмешайся гости-христиане, жизнь своего султана они защитить не смогли бы. «Пусть посидят на хлебе и воде, разжирели совсем!» – думал султан, видя, какими глазами отвыкшие от поста стражники смотрят на суфру — скатерть с яствами, накрытую в честь гостей. Ягненок, запеченный целиком в печи-тандыре, жаренная в масле нежнейшая рыба-чупра, крупные маринованные маслины-зейтун, хайдари- йогурт с зеленью и чесноком, йапрак сарма- рис со специями, завернутый в молодые виноградные листья и тушенный в оливковом масле. И холодный шербет с лимоном и шафраном – ибо подаватьхарам в этот вечер, когда волею Аллаха султан смог избежать почти неминуемой смерти, было бы кощунством! Сам султан от мяса воздержался, лишь не смог устоять перед рыбой, но ел мало, решив и сам с завтрашнего дня держать пост в благодарность за спасение. Зато много говорил:

– Вы словно одно целое. Рука защищающая! – Султан указал на Сейда, который молча и сосредоточенно разделывался с чашей маслин. Затем перевел взгляд на Египтянина, устрашающе быстро поглощавшего нежное мясо печеного ягненка – Рука карающая! И – сердце исцеляющее!

Последние слова султана были обращены к монашке, которая пробовала все блюда понемногу и сейчас вымакивала краюхой хлеба остатки йогурта-хайдари со дна керамической плошки-кясе. «Эти трое долгое время голодали!» – вдруг с изумлением понял султан.

– Что же вы на самом деле ищете? Зачем меч, щит и сердце вместе вышли в путь? Я говорю, как поэт, потому что люблю поэзию, хотя мне и далеко до великих мастеров словесности... Но если бы Всевышний одарил меня талантом, я бы спросил так:

* * *

Куда направлена рука, что держит острый меч?

И от какого же врага щит должен оберечь?

И сердце, нежности полно, чего должно стеречь?

* * *

Аккуратно вытащив косточку маслины и положив ее на край пустого блюда, Сейд медленно поднял голову, и глаза его словно смотрели в пустоту. Из губ же полились стихи:

Не меч и нож несет рука, что силою полна.

В руке той ярость, что острей дамасского клинка.

В младенцах – мудрость стариков, виной тому —

война.

Убийцы мир хотят вернуть. Ведь жизни нить тонка.

И сердце, нежности полно, войной иссушено.

И снова верить и любить пытается оно.

Быть может, на пути домой найти ей суждено

Награду за судьбу святой, что прожита давно?

Лишь щит не ищет ничего, он в трещинах и слаб.

Ведь клятвы смерти не чинить он стал навеки раб.

Пусть панцирь крепок, но едой стать обречен, как краб

Для хищных рыб. В бою всегда щит пьет вины шар’аб.

В победе слава – для меча, копья или кинжала.

Ведь поразить наверняка способно только жало.

Но если пораженья дух вдруг сердце защемит —

В погибели вину несет один лишь только щит.

И вот отправились они в свой путь, в Великий Град.

Туда приводят все пути. И нет пути назад.

Волшебник злой во граде том, он вызвал дух войны.

Виновный в тысячах смертей – не ведает вины.

И причаститься чрез шар’аб, и выпить свой харам,

Чтобы войну остановить, обязан тот имам.

И сердце, и рука с щитом, и яростный клинок

Затем в дороге, чтоб свершить священный свой зарок.

И пусть поможет в этом им Единый Сущий Бог!