Завоеватель сердец - Джорджетт Хейер (1931)

Его письмо застало герцога в Руане. Вильгельм находился у себя в кабинете, два клерка быстро писали что-то под его диктовку, а на столе перед веером были разложены бумаги. Герцог оторвался на минуту от других дел, чтобы взглянуть на план своего флагманского корабля «Моры»; корабельный мастер смиренно стоял рядом в ожидании замечаний. За дверью, в приемной, еще двое мужчин корпели над списками снаряжения и провианта, которые они намеревались показать герцогу, а старший плотник спрашивал себя, одобрит ли Вильгельм план деревянных замков, которые сам же и потребовал построить.

Герцог, вскрыв пакет, полученный от Бодуэна, пробежал глазами написанное. Коротко рассмеявшись, он небрежно скомкал его.

– Пергамент! Подать мне чистый свиток пергамента! – распорядился Вильгельм и обмакнул перо в чернильницу. – Рауль, ты где? Разверни мне этот свиток и приложи к нему мою печать. Тебе понравится эта шутка. Прочти письмо молодого Бодуэна, тогда ты все поймешь. – И герцог принялся что-то писать на ярлыке.

– Но на пергаменте ничего не написано, милорд, – рискнул напомнить ему один из клерков.

– Да, дурак, ничего. Готов, Рауль? В таком случае обвяжи это двустишие вокруг свитка и распорядись отправить его со всей возможной быстротой моему благородному шурину. – Вильгельм передал ярлык в руки Рауля и вернулся к корабельных дел мастеру.

Рауль, прочтя двустишие, рассмеялся. Герцог начертал всего лишь две короткие строчки:

…Мой любезный брат, в Англии вы станете тем,

Что обнаружите внутри этого свитка.

– Прекрасный ответ, монсеньор, – заключил Рауль, повязывая послание вокруг свитка. – Было бы весьма кстати, если бы вы дали его и всем остальным соискателям такого сорта.

Но герцог не ответил, и Рауль с тяжелым сердцем принялся смотреть, как он работает. Немногие властители, решил Хранитель, составили себе славу честным и справедливым отношением к людям. О герцоге всегда говорили, что его нельзя купить и он никого и никогда не возвышал незаслуженно. Любой серв мог рассчитывать на его справедливое правосудие с не меньшим основанием, нежели барон, а его расправа с разбойниками и грабителями неизменно была короткой. Но сейчас, когда навязчивые мысли о короне завладели всем существом Вильгельма, он, казалось, стал беспечным и даже бессердечным. То, что герцог решил вести нормандскую армию в Англию, было плохо уже само по себе, думал Рауль. Но то, что он собирался спустить с цепи на эту страну орду беспринципных наемников, которые присоединились к нему не из преданности, а движимые лишь жаждой наживы, опозорит его имя на многие десятилетия вперед.

Немного погодя Хранитель сказал Жильберу Дюфаи:

– Неуправляемые, прожорливые свиньи, роющие землю в поисках трюфелей. Господи, что за армию мы собрали под свои знамена!

Жильбер миролюбиво заметил:

– Знаю, но славная нормандская кровь усмирит это отребье.

– Еще бы тебе не знать, – отозвался Рауль. – Тебе прекрасно известно и о том, что даже Вильгельму не под силу обуздать этот сброд, как только они почуют запах добычи.

– Что ж, мне это тоже не нравится, – рассудительно заметил Жильбер. – Я везде и всегда предпочитаю Нормандию, но, как мне представляется, связан клятвой верности и обязан сражаться за герцога, будь это здесь или за морем. Что до тебя, – он, подняв голову, печально взглянул на Рауля, – ты связан дружбой, и это, по-моему, не нравится тебе больше всего. – Жильбер наморщил лоб, пытаясь выразить словами и самому ему до конца не ясную мысль. – Ты ведь очень беспокоишься о Вильгельме, не так ли? Да, я тоже предан ему, но никогда не был его другом. Иногда я завидую ему, но при этом уже понял, что ты выбрал для себя нелегкий путь. Лучше не иметь в друзьях такого человека, как Вильгельм, Рауль.

– Это измена, друг мой, – беспечно отозвался Рауль.