История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника - Юзеф Игнаций Крашевский (1875)

– Подождите, ваша милость, – сказала она и шепнула что-то Ядзи, которая убежала в другой покой.

Через мгновение она внесла коробочку, которую мечникова открыла, что-то аккуратно доставая из неё.

– Мой муж не хотел, чтобы я сюда прибыла с пустыми руками, по старому обычаю гостинец привезла. Прими, ваша милость, добрым сердцем эту мелочь, – сказала она, подавая ему золотой пекторалик в двух конвертах – вещь в те времена ценная и красивая.

Потом достала золотую цепочку.

– А это для вашей жены, – прибавила она.

Доршак рад не рад, немного смешанный, согнулся до колен, бормоча какую-то благодарность. Затем поклонился ещё раз и вышел.

Минуту царило молчание. Янаш также встал, пошёл поцеловать руку мечниковой, поклонился Ядзе, также ксендзу Жудре и исчез.

Наверху Никита приспособил для него постель, правда, без кровати, ибо таковых не было, и даже не было, из чего сбить тапчан, но соломы предостаточно. Янаш, однако, сначала спустился вниз посмотреть людей, были ли они на месте и бдительны, хотя Сениута, который так же на подгетмана метил, учинил это перед ним уже. Некоторые уже спали после путешествия, другие бодрствовали, меняясь временами. Ночь была холодная, спокойная и довольно ясная, за горами бледное свечение обозначало луну. Белые облачка пробегали по небу. Когда он обходил по кругу башню, из окна спального покоя выглянула головка с распущенными на плечи волосами, в темноте, видно, узнала Янаша и над ним, как шорох ветерка… как лист, падающий на землю… зашелестело словечко:

– Доброй ночи!

Янаш поднял глаза, наверху никого не было.

* * *

Недалеко от полосы холмов, которые опоясывали Гродек, тянулось довольно обширное плато, перерезанное только несколькими балками или оврагами. Это была довольно широкая степь, только в отдалении опоясанная лысыми холмами, выжженная солнцем, высушенная, жёлтая, дикая… Остатки пышных по весне трав сейчас торчали высохшими стеблями. Кое-где был виден круглый курган, а на некоторых из этих вечных могил торчали наполовину впалые в землю, странные, бесформенные, вытесанные из камня статуэтки будто женщин на коленях, держащих сосуды…

В степи было мало следов жизни, здесь и там неисчезнувшие ещё татарские кочевья, повыкопанные для очага ямы, повыбитые кольями отверстия и земля, утоптанная конскими копытами. Над ложем высохшего ручья немного кустов, покрытых степной пылью, а в кустах немного жизни, дикие звери, стаи птиц…

Как посмотреть, лысые холмы, изрытые ручьями и разбегающиеся в разные стороны. В балках должна была скрываться, если была, какая-то жизнь. С правой стороны можно было так же заметить в отдалении как бы табун пасущихся лошадей в тени холмов и временами двигающихся.

В утренние часы со стороны Гродка в степи появился всадник, с ним несколько борзых; он ехал вытянутой рысью, отпустив поводья коня, без дороги. Конь, видно, знал, куда шёл и направлялся, чувствуя табун своих. День был тёплый, осенний, а в степи припекало. Всё ближе и отчётливей показывался табун – даже лошади начали ржать от приближения коня и он им отвечал. Борзые держались спереди, всадник пару раз ударил коня и галопом приблизился к табуну.