Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер (1988)

Чтоб отличиться в Маиных глазах.

Явившись к Януарию, поклон

Смиреннейший ему отвесил он

И всем улыбки расточал так мило

(Учтивость хитрая – большая сила!),

Что молодого всяк хвалил пажа

И милостью дарила госпожа.

Теперь от Дамиана перейду

К той повести, которую веду.

Высказывают некоторые мненье,

Что содержанье счастья – наслажденье,

И впрямь, старался Януарий мой

Наладить так своей Есей жизни строй,

Чтоб полон был услады каждый миг:

По-королевски этот жил старик.

Все в доме было так заведено,

Чтоб наслажденье доставлять одно.

К усладам, коими он был богат,

Причислить надобно роскошный сад

С оградой каменной. Я б так сказал:

Тот, кто «Роман о Розе» написал,

Такой красы не описал бы. Слаб

Тут оказался бы и сам Приап,

Хоть божеством садов его зовут,

Так был роскошен сад и дивен пруд,

Над чьей водою лавр стоял, склонен.

Нередко Прозерпина и Плутон,

Толпою легких фей окружены,

Плясали на краю его волны

И чудно пели, люди говорят.

Наш рыцарь Януарий этот сад

Облюбовал как место развлеченья,

И строго было всем без исключенья

Запрещено туда ходить; лишь он

Ключом, который был посеребрен,

В него калитку открывал порою.

Когда себя в долгу перед женою

Он чувствовал, тогда они одни

Там в летние прогуливались дни.

И доводил он до желанной цели

То, что доделать не успел в постели.

Так дни за днями весело текли,

Но кратко длятся радости земли

Для всех живущих под луною тварей, -

Узнал об этом скоро Януарий.

Непостоянный рок! Ты наделен

Не меньшей лживостью, чем скорпион:

Чаруешь нас блестящей головой,

Меж тем как жало хвост готовит твой.

Утеха плотская, коварный яд,

Чудовище, чей так приветлив взгляд,

А посмыслы полны такою скверной!

Всех надуваешь ты немилосердно.

Тобой обласкан Януарий был,

Но вдруг удар твой бедного сразил:

На оба глаза он ослеп и с горя

Стал смерть молить за ним явиться вскоре.

Увы, в разгар любви и наслажденья

Утратил рыцарь Януарий зренье,

Причем стряслось несчастье это вмиг.

Свою судьбу оплакивал старик,

И вместе с тем ревнивый страх, что вдруг

Свою жену он выпустит из рук,

Так жег его, что был бы рад на месте

Он умерщвленным быть с женою вместе

Его пугало, что она найдет,

Пока он дышит иль когда умрет,

Любовника иль мужа – он хотел

Навек ей вдовий навязать удел.

Но месяц миновал, потом другой,

И Януарий стал со слепотой

Своею примиряться беспросветной,

Понявши, что все жалобы тут тщетны.

Зато к жене глухая ревность в нем

Росла с неделей каждой, с каждым днем;

И до того дошел он, что жену

Не соглашался никуда одну

Теперь пускать, хотя бы даже в зал.

Повсюду он ее сопровождал,

При этом ни на шаг не отступая.

Немало это огорчало Маю,

Которая мечтала лишь о том,

Чтоб Дамиану угодить во всем, -

С такой она его любила силой.

И дни ее текли в тоске унылой.

С другой же стороны, и Дамиан,

Горюя, таял от сердечных ран:

Ему судьба не позволяла злая

Хотя б словечко молвить милой Мае

Об остроте своих любовных мук

Так, чтоб его не услыхал супруг,

Всегда присутствовавший тут же близко.

Друг с другом все же тайной перепиской

Они снеслись, – и стало ясно им,

Какими каждый чувствами томим.

О Януарий, было б мало прока,

Когда бы взор твой мог бежать далеко,

Как корабли. Трудней ли обмануть

Того, кто видит, чем слепца? Ничуть.

Вот Аргус, например. Вся сотня глаз,

Которыми он мог глядеть зараз,