Тут же стоял вежливый и молчаливый королевич Фридрих, довольно красивый и с величественной осанкой, но холодный, как статуя, и соблюдающий церемонии. Ему было приятно смотреть на веселье других, но сам он не принимал в нем никакого участия. Он только величественно приглашал гостей и иногда бросал только словечко окружающим его близким людям. Несмотря на молодость, в нем проглядывала вялость физическая и в особенности нравственная. За ним стоял, ожидая приказаний, пышно и великолепно одетый Сулковский. Королевич часто поворачивал к нему голову, взглядывал в глаза, спрашивал и, получив ответ, с удовольствием наклонял голову.

Смотря на них обоих вместе, легко можно было догадаться о тех отношениях, в которых они находились между собой; первый – слуга, был больше господином, нежели сам господин, который только по наружности был государем, не чувствуя этого. Сулковский, напротив, принимал величественные позы и с аристократической надменностью посматривал на снующие кругом фигуры.

По красоте лица король тоже уступал ему, и, несмотря на молодость, здоровье и свежесть, очень напоминал собой обыкновенного немца.

Зато у столов Августа Сильного и вокруг его особы собралось самое веселое общество. Декольтированные маски то и дело задевали его величество, посматривающего сверху пресыщенным взором на маски, которые уже не имели для него ничего привлекательного.

Брюль вошел, как ему казалось, не будучи узнанным; жадными глазами он искал кого-то и хотел узнать под костюмом. Незамеченный, он проскользнул по зале мимо столов, желая убедиться, нет ли тех, кого он искал, при хозяйствах. Он не замечал, что встреченный им на лестнице итальянец издали следовал за ним.

Геркулесовское его сложение и свобода, с какой он шел по зале, не обращая ни малейшего внимания на тех, кто попадались ему навстречу, привлекали к нему женщин. Одна или две хотели его заинтриговать, но он, смеясь, шепнул им на ухо их фамилии… и они разбежались.

Король тоже с любопытством взглянул на него и заметил, обращаясь к Фризену:

– Если б здесь был кто-нибудь из прусских князей, они тотчас завербовали бы его в гренадеры. Кто он?

Но никто не мог дать удовлетворительного ответа. Между тем итальянец исчез за колоннадой.

В то же самое время Брюля остановила цыганка, старая, высокого роста женщина, с палкой в руке, в шелковой широкой накидке, вся в бусах, блестках и цветных украшениях. Полумаска позволяла видеть желтый, покрытый морщинами лоб гадальщицы. Она протянула руку и как-то не то шипя, не то пища потребовала у Брюля руку, обещая ему погадать. Тот не имел ни малейшего желания узнавать свое будущее и поэтому хотел отступить, но цыганка настойчиво требовала руки.

– Non abbiamo paura[16]. Я вам предскажу хорошее…

Брюль протянул руку в перчатке.

– Я не гадаю по перчатке, а только по руке, – смеясь сказала она, – сними…

На колонне, около которой они остановились, висела люстра с шестью свечами, цыганка подняла белую руку Брюля ладонью кверху, внимательно рассмотрела ее и покачала толовой.

– Великая судьба, блестящее будущее, – сказала она. – Во всем удача, а счастья мало…

– Это загадка, – прервал Брюль. – Как же иметь во всем удачу, а не иметь счастья?..

– Это так же легко, как быть счастливым, несмотря на бедность и несчастную судьбу! – воскликнула старая, изменив голос. – А знаешь ли ты, почему ты не будешь наслаждаться счастьем? Потому что у тебя нет сердца.

Брюль саркастически улыбнулся.

– Ты никого не любишь.

Он молча покачал отрицательно головой.

– Продолжай, маска, продолжай, что же далее?

– Ты не благодарен, – тихо прошептала она ему на ухо, – ты слеп, ищешь только величия.

– Меня очень радует, – переменив голос, возразил Брюль, – что ты, очевидно, принимаешь меня за кого-то другого.