Залив Голуэй - Мэри Пэт Келли (2009)

Она неловким движением потянулась за ним, удерживая одной рукой Грейси. Тот увернулся, но я прижала Стивена к себе и схватила Томаса. Он зло взглянул на меня. Большой, похожий на клюв нос занимал почти все лицо бедного парнишки. Ему было всего пять.

— Знаешь, Томас, лорды есть разные, — сказала я ему. — Вечером я расскажу вам историю о Томасе Фитцджеральде, или Шелковом Томасе. Он был нормандским лордом, как и Пайки, но при этом упорно трудился на благо Ирландии. Хочешь послушать?

Он кивнул.

— А завтра будешь помогать всем в поле, — добавила Майра.

— Но зачем, мама, если все равно придет чума и убьет всю картошку?

Теперь уже Майра шлепнула Томаса по-настоящему. Джеймси заплакал, а Дэниел принялся реветь вдогонку.

Майкл громко захлопал в ладоши.

— Все, довольно! — крикнул он. — Зимний холод убил болезнь, и картошки у нас будут горы, если только мы с вами будем ухаживать за нашими полями. А теперь, — он подхватил на руки Бриджет, — я отправляюсь за водой для Чемпионки и ее жеребеночка. Кто со мной?

Все дети, включая Томаса, побежали за ним.

— Прости, Онора, — сказала Майра. — Вести он себя не умеет. В этом смысле он — настоящий Пайк.

— Он лишь облек в слова то, чего все мы в душе боимся.

— Майкл, похоже, совершенно уверен, что картофельная чума не вернется.

— Да, — согласилась я.

— Он не хочет ехать в Америку, Онора, и не поедет, пока ты его не заставишь. А ты заставишь?

— Не знаю. Ты думаешь, я хочу уезжать? Я люблю здесь каждую травинку, каждую волну в заливе Голуэй, но если картошка, не дай бог, вдруг снова не уродит… Возможно, твои деньги смогут поддержать нас, но как мы можем есть, когда соседи наши умирают от голода? Кроме того, эти всевозможные болезни… Ох, Майра, я раньше так молилась, чтобы пришло письмо от Патрика и он увез нас отсюда, а тут приходишь ты и вновь спасаешь нас всех. Но теперь… — Стивен начал плакать. Я тоже была на грани. Я встала и принялась укачивать его на руках. — Тише, тише, все хорошо.

— Спроси у него, не хочет ли он глоточек вкусненького молока тетушки Майры.

Я рассмеялась, как она и рассчитывала, и мы ушли в дом.

* * *

Вечером, когда дети уже улеглись, мы с Майклом и Майрой сидели у огня.

— Майкл, — начала я, — Майра говорит, что ты не хочешь ехать в Америку, только не можешь сказать мне об этом прямо.

— Господи, Онора! — возмутилась Майра. — Ну как ты могла брякнуть это таким вот образом? Майкл еще подумает, что я обсуждаю его у него за спиной.

— Мы с Онорой уже обсуждали это на Рождество, — сказал Майкл Майре. — Конечно же, я хотел бы остаться. Но если мы должны уехать, то должны уехать. А твои деньги, Майра, делают это возможным. И все-таки каким-то чудом все поля наши засеяны, мы не болеем. Может быть, если мы сохраним больше веры и подождем еще немного… Подумай над этим, Онора. Если мы уедем, то больше никогда не увидим Ирландию. Мне трудно это представить.

— Патрик же уехал, — возразила я.

— Он еще вернется.

— Вернется. Чтобы освободить нас.

— О чем это вы говорите? — удивилась Майра.

Ответить мы не успели, потому что в двери как раз вошел Оуэн Маллой.

— Он умер. Дэниел О’Коннелл умер.

В руках у него был номер «Голуэй Виндикейтор». Колонки на газетной странице были разделены толстыми черными линиями. И заголовок жирным шрифтом: «ОСВОБОДИТЕЛЬ УМЕР».

— Он умер от разрыва сердца, и часть вины за это лежит на этих твоих ребятах из «Молодой Ирландии», — заявил Оуэн Майклу, — которые пошли против человека, сделавшего для Ирландии больше, чем кто-либо другой.

— Никто не ставит под сомнение его заслуги и свершения, — ответил Майкл.

Но Маллой уже завелся:

— Эти ужасные массовые митинги, миллионы пострадавших в давке во время протестов, и все равно эти выскочки проповедуют насилие.