Залив Голуэй - Мэри Пэт Келли (2009)

— Все что угодно, — ответил Питер Кейси. — Они могли погибнуть, оказаться в каком-то полевом госпитале, попасть в плен. Или же… дезертировать. После битвы под Мишен-Ридж о них ничего не известно.

— Вы были там? — спросила я.

— Нет, я находился дома, в отпуске по болезни. Но там был мой сержант. Его имя Майк Кларк. Он только что был у меня дома и все рассказал. После сражения он лично проверил поле боя. Он хорошо знает ваших парней, но не нашел их тел. Среди раненых их нет, и в лагерь они тоже не вернулись.

Мы с Майрой крепко взялись за руки.

— Но ведь вам определенно известно что-то еще, — сказала я.

— Слишком холодная ночь, чтобы разговаривать на улице, — заметил Питер Кейси. — После южной жары я особенно остро чувствую холод.

— Конечно, проходите, — спохватилась я. — Поднимайтесь наверх. Чашечку чаю?

— А может, стаканчик виски? — спросила Майра.

— Вот от этого я бы не отказался — в такие-то времена.

Питер Кейси говорил долго, продолжая твердить, что мы должны гордиться такими прекрасными парнями. Он сообщил нам название места, где проходило сражение, — Мишен-Ридж, возле Чаттануга, на реке Чикамога.

— Чикамога на языке индейцев — Кровавая река. Так оно и было, — сказал он.

Господи милосердный…

* * *

Всю следующую неделю «Чикаго Трибьюн» печатала статью за статьей об этой битве. За три дня боев под Чаттанугой погибли восемь сотен солдат Союза и четыре сотни конфедератов. Раненых в общей сложности насчитывалось семь тысяч. Но газета не называла никаких имен и не приводила списков погибших. В других ирландских семьях начали получать письма: «Я в порядке, я выживу». А мы — ничего.

— Ждите и молитесь, — сказал нам отец Келли.

Будучи капелланом Ирландского Легиона в ходе Виксбургской операции, он своими глазами видел весь тот хаос, который наступает непосредственно после тяжелого боя. Тогда ему казалось, что мертвые вдруг поднимут голову, окликнут его, попросят о последней исповеди. Некоторые действительно каким-то чудом оживали, тогда как остальные…

— В тумане войны никаких записей не ведется, — объяснил он.

И добавил, что единственное, в чем он уверен, — это то, что наши отважные ребята никогда бы не дезертировали. И это должно служить утешением для нас с Майрой, добавил он. Как будто это имело для нас значение: лучше уж живые дезертиры, чем мертвые герои.

Я каждое утро ходила в свой офис, но бо`льшую часть времени проводила, глядя в окно. На другой стороне улицы находилось отделение телеграфа, где курьеры редакций газет, освещавших события войны, получали телеграммы от своих корреспондентов. И если поступали какие-то новости об Ирландском Легионе, они всегда приходили с ними к мистеру Комиски. Однако сейчас сообщений не было.

* * *

Наступил канун Рождества — целый месяц без новостей. Весь день я писала адреса на корзинках с провизией, которые должны были доставить солдатским вдовам и скорбящим матерям. Их было очень много. Олдермен Комиски и мистер Онахэн разговаривали со мной, понизив голос, как с больной. «Они полагают, что мои мальчики убиты», — думала я. Они выдали мне окорок, чтобы я отнесла его домой, и премию — двадцать пять долларов к моей зарплате — «чтобы сделать Рождество более ярким», как выразился мистер Онахэн.

Но мы с Майрой договорились не праздновать Рождество, как делали это обычно. Дети понимали нас. Как мы могли веселиться, когда наши мальчики пропали без вести? Или убиты. Я удвоила все свои молитвы, но что с того?

«Джеймси мертв. Признай это, Онора. Иначе ты уже услышала бы о нем что-то. Джеймси и Дэниел погибли. Если бы они были живы…» — нашептывал мне вкрадчивый голос вновь вернувшейся феи, когда я направлялась домой из центра города.

Я решила пойти мимо озера. Там, конечно, холодно, но напор ветра и шум волн могли прогнать этот голос из моей головы.