Игра в имитацию - Эндрю Ходжес (2015)

«Надлежит избавиться от идей девятнадцатого века о законах Природы», — говорил О’Брайен Винстону Смиту. — «Мы создаем законы природы… Ничто не существует вне сознания человека». Вот чего боялся Орлл, в противовес он ухватился за научный факт в качестве внешней реальности, которая не подвержена отрицанию со стороны политической власти: «Свобода — это свобода сказать, что два и два составляют четыре.» Он добавил неизменное прошлое и спонтанность полового поведения как нечто, что существовало вне зависимости от того, что говорится. Наука и секс! — именно они позволили Алану Тьюрингу выйти за рамки привычной социальной системы. А что же машина, машина, основанная на чисто дискретных состояниях, ведь она не может получить ни того, ни другого. Её вселенная будет пуста. В ней не будет ничего, кроме мира её наставника. Ей можно сказать, что заблагорассудится: что в пространстве пять измерений, что два и два в сумме дают пять, — все что решит Большой Брат. Как машина станет думать «за себя», как того требует Тьюринг?

Как могут сказать в «Мозговом Тресте», все зависит от того, что мы понимаем под разумом. Когда Тьюринг впервые употребил данное слово, речь шла об игре в шахматы и прочих типах решения головоломок. Такое понимание слова хорошо соответствовало военному времени и послевоенным настроениям, когда под разумом понималось нечто, чем обладал «Hut 8», и чего не было у Адмиралтейства. Однако слово всегда употреблялось в более широком смысле, подразумевая скорее некую степень понимания реальности, нежели способность достигать цели, решать головоломки и ломать шифры. В работе «Вычислительные машины и разум» данные рассуждения отсутствовали. Остался только проходящий комментарий Тьюринга о Хелен Келлер, как аргумент в пользу утверждения, что средства коммуникации, как посредник между мозгом и миром, являются несущественными для приобретения разума. Принимая во внимание масштабность вопроса, данный аргумент видится незначительным. Даже Бернард Шоу, в своей иррациональной манере, указывал на проблему, которой избегал Алан:

ПИГМАЛИОН. Но в них есть сознание. Я обучил их чтению и письму, а теперь они лгут. Как же это походит на жизнь.

МАРЦЕЛЛ. Вовсе нет. Будь они живыми, они говорили бы правду.

Безусловно, Тьюринг выбирал, на чем сконцентрировать внимание, исходя из своего происхождения и жизненного опыта. Как математика его занимал мир символов. Более того мощный толчок развитию Тьюринга дала школа формализма, которая предполагала подход к математике как к шахматной партии, не требуя связи с внешним миром. То есть тот самый вопрос оставляли решать кому-то другому. Близость формалистического подхода к играм по своему характеру проявилась и в настоящей дискуссии, в силу чего данные «допросы» приобрели налет разговоров Алисы в Зазеркалье. По сути, можно сказать, что описанное Тьюрингом поведение машины: поведение без относительно действия, — походит не столько на способность мыслить, сколько на способность видеть сны.

Машина дискретных состояний, которая осуществляет коммуникацию только лишь посредством телетайпа, сродни идеальной жизни Тьюринга, где его оставят в покое в собственной комнате, а все контакты с окружающим миром будут строиться исключительно на основе рациональных аргументов. Своего рода воплощение идеального либерала по Д.С. Миллю, сконцентрированного на свободной воле и свободе слова индивидуума. С такой точки зрения его модель стала естественным продолжением определения «вычислимого», выведенного в 1936, в котором предполагалось, что машина Тьюринга должна подражать всему, что отдельно взятый разум выведет, работая на бумаге.