С другой стороны, Тьюринг не настолько прост, чтобы забыть, что его сила лежит в здравом и серьезном подходе к реальному применению, нежели в искусном решении головоломок. В 1938 году в своей работе «Ординальная логика» Тьюринг прокомментировал: «Мы оставляем вне внимания способность, которая позволяет отделять одни темы, представляющие интерес, от других. По сути, мы ограничиваем функцию математика лишь установлением истинности либо ложности той или иной предпосылки.» Сам Тьюринг тщательно отбирал темы, представляющие интерес, чтобы затем направить на них свой разум, он отбирал темы значимые. Данная основополагающая способность отсутствовала в машине, основанной на дискретных состояниях, так как она опирается ни на что иное, как на контакт с реальностью. Более того, ему приходилось существовать в мире и осуществлять коммуникацию, как и всем окружающим. Увлеченность Тьюринга компьютерами дополнительно окрашивалась грузом социальных правил и конвенций. С детства недоумевающий по поводу «очевидных обязательств», он был вдвойне оторван от притворных игр социальной жизни, будучи ученым в чистом виде и гомосексуалистом. Манеры поведения, комитеты, допросы и смотры, немецкие коды и жесткие нравственные нормы, — все это ставило под угрозу его свободу. Что-то он примет с удовольствием или без, что-то — отвергнет, как бы то ни было Тьюринг всегда будет чрезмерно задумываться, иногда вплоть до неловкости, о вещах, которые другие люди принимают «не рассуждая». В свете сказанного он получал удовольствие, описывая формализованные последовательности действий для своего компьютера, равно как и от творчества Джейн Остин и Тролоппа, писателей, сознающих социальные обязательства и иерархию. Ему нравилось сводить жизнь к игре, пантомиме. Так он всеми силами старался представить Вторую Мировую Войну в виде игры. Вновь это нашло выражение в его рассуждениях о вычислимости в 1936 году, согласно которым машина Тьюринга должна выполнять любые типичные действия, действия, для которых установлены правила.

Свободный индивид, порой работающий вместе с социальными механизмами, чаще — против них, обучающийся через «вмешательства» извне, при этом отвергающий подобные вмешательства: взаимодействие между разумом и долгом, взаимодействие с окружающим миром, которое несет дискомфорт, но и стимулирует, — такой была его жизнь. Несмотря на то, что все эти элементы нашли отражение в его мыслях об искусственном разуме, далеко не все из них удалось удовлетворительно объединить. Тьюринг не решил вопрос каналов коммуникации, не изучил физические проявления разума в социальном и политическом мире. Он легкомысленно отметал эти вопросы в сторону. Впрочем, не всегда, однажды в письме миссис Морком о том, как мы могли бы существовать как свободные духи и общаться в таком состоянии, он отметил: «Но в таком случае, не будет хоть каких бы то ни было действий.» Мышление и действия, логическое и физическое, — вот проблематика его теории и его жизни.

Летом 1950 года он решил порвать со своей жизнью портфелей, домовладелиц и их фарфора. Тьюринг покупает дом в Вилмслоу — районе жилья для среднего класса в городе Чешире, что в десяти милях к югу от Манчестера. Дом был в викторианском стиле с общей стеной и располагался в районе близ деревеньки Дин Роу. Прямо за ней расстилались холмы и поля района Пик. Здесь, по крайней мере, он обрел свободу. Невилл полагал, что Тьюрингу не стоит жить одному, однако наедине с собой тот вряд ли был более одинок, чем среди сводящей с ума толпы. Сам Невилл окончил курс статистики в Кембридже и устроился на работу в компании, занимавшейся электроникой, недалеко от Ридинга, куда он и переехал в дом своей матери. Теперь им стало гораздо сложнее видеться, что ознаменовало еще одну перемену в жизни Алана.