Бессмертники - Хлоя Бенджамин (2018)

– Смотрю расписание на завтра, – продолжает Дэниэл, – есть поезд из Фолсома, в час дня. Пересадка в Солт-Лейк-Сити, вторая в Омахе. Это тебе обойдётся в сто двадцать баксов – надеюсь, они у тебя имеются, ведь не с пустым карманом ты ехал через всю страну, – но если ты ещё глупее, чем я думал, переведу их на Кларин счёт. Тогда придётся тебе подождать и уехать в четверг. Договорились? Саймон? Ты слушаешь?

– Никуда я не поеду. – Саймон плачет: он понял, что назад пути нет – между ним и домом будто выросла стеклянная стена, прозрачная, но непреодолимая.

Голос Дэниэла смягчается:

– Ну-ну, малыш. Понимаю, на тебя столько всего навалилось. Как и на всех нас. Папы нет – немудрено, что на тебя накатило. Но имей же совесть! Ты нужен маме, нужен в мастерской. Нам нужна и Клара, но… но на неё уже рукой махнули, понимаешь? Вот что, я знаю, как она это умеет. Если она что задумала, то хоть кол на голове теши. Вот она тебя и уговорила. Но она не имеет права впутывать тебя в свои авантюры. То есть… Господи, тебе же в школе ещё два года учиться. Одно слово, ребёнок.

Саймон молчит. Издалека слышен голос Герти:

– Дэниэл! С кем ты там разговариваешь?

– Подожди, мам! – кричит Дэниэл.

– Я здесь, Дэн. Жду.

– Саймон, – продолжает Дэниэл строго, – ты хоть можешь представить, каково мне здесь? Мама совсем спятила, в полицию заявить хочет. Я тут стараюсь вовсю, говорю ей, что ты образумишься, но дальше тянуть некуда. Тебе всего шестнадцать, несовершеннолетний. И по закону тебя положено разыскивать.

Саймон всё плачет, привалившись к столу.

– Сай!

Саймон утирает ладонями щёки и осторожно вешает трубку.

3

К концу мая Клара успела заполнить десятки анкет для соискателей, но на собеседования её пока не зовут. Город меняется, и самого интересного она не застала – ни хиппи, ни театра “Диггеры”[14], ни ЛСД-тусовок в парке “Золотые ворота”. Она мечтала играть на тамбурине и слушать Гэри Снайдера[15] на стадионе для поло, но сейчас парк наводнили гомосексуальные проститутки и наркоторговцы, а хиппи остались бесприютными. Деловой Сан-Франциско её не принимает, да ей и не надо. Она обходит феминистские книжные магазины на Мишен-стрит, но продавщицы презрительно косятся на её легкомысленные платьица; хозяйки кофеен – лесбиянки – даже цементные полы клали своими руками, а теперь им помощь не нужна и подавно. Скрепя сердце Клара обращается в бюро по найму.

– Нам нужно хоть как-то перекантоваться, – утешает она Саймона. – Нужно что-то несложное, чтобы быстро заработать. Необязательно что-то для нас значимое.

Саймон вспоминает про клуб на первом этаже. Он не раз проходил мимо вечерами, когда там полно молодёжи и пурпурный свет слепит глаза. На следующий день он курит на крыльце, и наконец к дверям подходит мужчина средних лет – не выше полутора метров, огненно-рыжий – со связкой ключей.

– Здравствуйте! – Саймон затаптывает окурок. – Я Саймон, живу здесь, наверху. – И протягивает руку.

Коротышка щурится, жмёт её:

– Бенни. Чем могу помочь?

Интересно, кем он был раньше, до приезда в Сан-Франциско? – думает Саймон. Смахивает на актёра, с ног до головы в чёрном – кроссовки, футболка, джинсы.

– Я ищу работу, – отвечает Саймон.

Бенни толкает плечом стеклянную дверь и, придержав её ногой, пропускает Саймона.

– Хмм… работу? Лет тебе сколько?

Он расхаживает по залу: щёлкает выключателями, проверяет дым-машины.

– Двадцать два. Я мог бы стоять за стойкой.

Саймон думал, что это звучит солидней, чем “быть барменом”, но, как видно, ошибся. Бенни, усмехаясь, подходит к стойке, расставляет табуреты.

– Во-первых, – отвечает он, – не ври. Сколько тебе – семнадцать? Восемнадцать? Во-вторых, не знаю, как там у вас, а у нас в Калифорнии нельзя “стоять за стойкой”, если тебе нет двадцати одного, а я не хочу из-за смазливого новичка лишиться лицензии. В-третьих…