– Мы появились на свет под несчастливой звездой, – сказала она. – С самого начала мы были обречены. Мы родились в разных мирах. Ты с твоими грезами…

– Моими грезами! – воскликнул Титус. – У меня нет грез! О господи! Это ты нереальна. Ты, твой отец, фабрика.

– Для тебя я буду реальной, Титус. В ту ночь, когда вселенная разольется по бальным залам. Давай же выпьем ее, залпом, до дна, а после повернемся друг к другу спиной, навсегда. Титус, ах, Титус, приди на мой праздник. На твой праздник. Пообещай, что придешь. Хотя бы потому, что и на самом краю света я все равно останусь в твоей взъерошенной голове.

Титус ласково привлек ее к себе, и Гепара обратилась в его объятиях в куколку, маленькую, изящную, благоуханную, бесконечно редкостную.

– Я приду, – прошептал он. – Обещаю.

Высокие сонные деревья, вздыхая, уходили по сторонам дороги вдаль; и когда Титус прижал к себе Гепару, судорога исказила ее безупречное лицо.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Когда они наконец расстались, и Гепара ушла боковой дубовой аллеей, а Титус пошел через лес окольным путем, трое бродяг, Треск-Курант, Швырок и Рактелок, вскочили на ноги и последовали за ним, держась от своей добычи не более, чем в сорока футах.

Не упускать его из виду оказалось для них задачей не самой простой, уж больно тяжелы были книги Рактелка.

Они крались средь теней, пока их не остановил некий звук. Поначалу трое бродяг, сколько ни озирались они по сторонам, никак не могли понять, откуда тот исходил. Временами он доносился с одной стороны, временами – с другой. Да и природа его оставалась для них непонятной, хотя все трое были искушены в обыкновениях леса и умели различать сотни шумов – от трения ветки о ветку до голоска землеройки.

Но вот все три головы одновременно повернулись в одну сторону, к Титусу: троица поняла, что это он бормочет что-то сам себе на ходу.

Приникнув к земле, они разглядели его в обрамлении листьев. Юноша вяло брел в полутьме, но вскоре трое увидели, как он припал головой к грубому древесному стволу. Так он стоял, бормоча что-то, но скоро возвысил голос до крика, разнесшегося по всему лесу…

– О предатель! Предатель! Зачем все это? Где мне найти себя? Где дорога домой? Кто эти люди? К чему все эти события? Кто такая Гепара, кто Мордлюк? Я не из них. Все, что мне нужно, это запах дома, дыхание замка в моих легких. Дайте мне хоть какое-то доказательство, что я существую! Дайте мне смерть Стирпайка, крапиву, коридоры. Дайте мне мою мать! Дайте могилу сестры. Дайте гнездо; верните назад мои тайны… ибо эта земля чужда мне. О, верните мне царство, спрятанное у меня в голове.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Юнона покинула дом у реки. Покинула город, в котором жил когда-то Мордлюк. Сейчас она ведет быстрый автомобиль, огибая долину. Рядом с нею сидит ее немногословный спутник. Вид у него самый разбойничий. Копна темно-рыжих волос то спадает ему на лоб, то сметается ветром.

– Странно, – говорит Юнона, – я так и не знаю твоего имени. Да почему-то и не хочу знать. Придется придумать его самой.

– Придумай, – отвечает спутник Юноны – голосом мягким и до того глубоким и красивым, что невозможно понять, как может он принадлежать человеку обличил столь пиратского.

– Какое же?

– О, тут я тебе помочь не смогу.

– Нет?

– Нет.

– Значит, придется самой. Знаешь, я буду называть тебя «Якорем», – говорит Юнона. – Ты кажешься мне таким надежным.

– Ты водишь машину, как никто другой, – говорит Якорь. – Не могу, впрочем, сказать, что твое вождение представляется мне безопасным. Давай поменяемся местами.

Юнона сдает к обочине. Машина похожа на меч-рыбу. За спинами у них тянется длинная изменчивая линия аметистовых гор. В небе, нависшем над всем, ни облачка, лишь легкий клочок дымки тянется далеко на юге.