– У меня нет будильника. Мне не нужен будильник. Просто каждое утро я встаю в пять.

– Ты что не садишься? – спросил я, немного повышая голос, так чтобы ему было слышно, но все же приглушенно, чтобы не беспокоить соседей.

Старый «Бьюик» нашей мамы работал на холостых, разогреваясь. Я чувствовал, как он трясется подо мной. Мотор ворчал. Я открыл дверцу со стороны водителя, высунулся наружу, чтобы поговорить с Беном, тот стоял у открытой гаражной двери, но не заходил внутрь.

– Эта дверь сама по себе не закрывается, – сказал Бен. Громко, ничуть не заботясь о спавших соседях. И нетерпеливо. Будто я уже должен был это знать. Словно все в мире должны быть настолько осведомлены, насколько это представлялось Бену. – Я жду здесь, у гаражной двери, пока мама выведет машину. Потом я закрываю дверь. И только потом сажусь.

Вздохнув, я осторожно вывел задом машину из гаража. Уже сколько лет не сидел за рулем. По сути, у меня и годных прав-то не было. Но вряд ли сейчас было подходящее время, чтобы разбираться со всем этим.

Бен запрыгнул на пассажирское сиденье и пристегнулся. Я опять поставил мамин «Бьюик» на задний ход.

– Тебе нельзя съезжать с дорожки, – заявил он. Не успел я спросить, почему, как он объяснил: – Тебе нельзя съезжать с дорожки, пока ты не пристегнулся ремнем.

Я кивнул пару раз и накинул ремень. Это был самый быстрый и самый легкий способ покончить с этим вопросом.

Пока мы ехали, я поглядывал на Бена. Пытаясь осознать перемены за минувшие шесть лет. Только, насколько я мог разглядеть, он просто выглядел теперь постарше. Ростом выше шести футов и шести дюймов, что, конечно же, как я и ожидал, не изменилось. По-прежнему долговязый, тощий и длинный, с разболтанностью в суставах, как у самого чудного на свете молодого конька. Впрочем, сам Бен молодым уже не выглядел. Каштановые волосы стали длиннее, еще больше лохматились. Наверное, просто от нехватки ухода, однако это выглядело нарочитым. Походило на стиль человека, который ходит с такой прической, чтобы казаться беспечным и крутым. Девушки и молодые женщины обыкновенно находили Бена абсолютно неотразимым. Особенно когда он молчал и стоял спокойно. Они считали его загадочным. Восхитительно сдержанным. До тех пор, пока он не начинал говорить. Тогда они спешно бежали заниматься каким-нибудь важным делом, о котором лишь ненадолго позабыли.

– Поверни здесь, – произнес Бен.

– Ты ничего не забыл?

– Нет.

– А я думаю, что да.

– Что же тогда?

– Показать, куда я должен повернуть.

– Туда, – сказал он, указывая направо.

Любая улица, любое здание, мимо которых мы проезжали, являлись прямо из моего наихудшего и безумно часто повторяющегося ночного кошмара: вдруг просыпаюсь и оказываюсь опять в этом ненормально крохотном городишке, к которому был привязан все первые восемнадцать лет своей жизни. Так что я уже переживал подобное. Будто дурной сон. Так было легче и не очень расстраивало по сравнению с тем, если все вокруг принимать за настоящую действительность.

Голос Бена вывел меня из забытья.

– Ты хочешь узнать… что?

– Что?

– Ты хочешь узнать… что-нибудь?

– А-а. Такого рода «что». Ладно. Расскажи мне что-нибудь.

– В таком большом городе. Стоят такие большие здания. А кто-то летит в самолете. Прямо в них. Два самолета, я имею в виду. И они сгорают. Здания, а не самолеты. Н-да, оба.

– Я знаю, брат. Я был там.

– Ты был? Ты же не сгорел.

– Я был настолько близко, чтобы увидеть все, но не так близко, чтобы сгореть.

– А-а, – протянул Бен. – Ты хочешь узнать… что-нибудь еще?

– Обязательно, – ответил я, хотя это было не вполне правдиво.

– Куда ты уезжал, братишка?

Я с трудом сделал долгий вдох, потом медленно дал воздуху выйти обратно. Понимал: рано или поздно у Бена появятся вопросы. Но, честно говоря, думал, что первый будет о маме.

– Я уезжал в колледж. Ты знаешь об этом.