А сегодня санитарка забыла про бальзам. Наверное, кто-то ее позвал из коридора. Она поспешила закончить процедуру и быстренько сбежала. После этого я слышала только обычную дневную суету больницы. По субботам здесь куча посетителей. Приходят ко всем, кроме меня.

Хотя нет. Прошу прощения, это я глупость сморозила. До меня донесся скрип двери. Узнала походку матери и грузные шаги отца. Оба разговаривали шепотом. Мне это не понравилось. Как будто в морг пришли. Мне хотелось крикнуть, что я все еще здесь, рядом, живая, но они продолжали переговариваться вполголоса, словно не хотели, чтобы я услышала.

– …возникает вопрос. Ведь уже пять месяцев, Анри.

– Да как ты смеешь?

Даже в шепоте отца прорывалось возмущение.

– Я просто ставлю себя на ее место, – ответила мать. – Что бы я думала обо всем этом? Неужели продолжала бы упорствовать?

– Как ты вообще можешь себе представить, что значит быть на ее месте?

– Я пытаюсь! И хватит уже спорить, ты нарочно меня нервируешь!

– Нет, я просто взвешиваю все за и против. Речь идет об отключении нашей дочери от аппаратуры жизнеобеспечения, а не о цвете нового ковра!

Если бы я могла чувствовать, как в моих жилах течет кровь, сейчас я ощутила бы, как она заледенела. Уже потому, что отец в некотором роде вступился за меня. И потому, что родители сейчас размышляли, не пора ли отключить приборы, поддерживающие мою жизнь.

– А если она сможет дышать самостоятельно? – предположила мать.

– И через два часа опять начнет задыхаться.

– А если она вообще больше не хочет бороться за жизнь?

– Прекрати решать за нее, – отрезал отец. – Ты ничего не знаешь.

– Анри!

– Что «Анри»?

– Подумай как следует!

Повисла долгая пауза. Возможно, отец ответил каким-то жестом или просто промолчал.

– Хорошо, подумаю, – наконец произнес он. – Но не сегодня.

Я сознательно отключилась от их разговора. Меня здесь нет. Я погрузилась в грезы, чуть ли не в бред, и осталась наедине со своими мыслями. Когда все время говоришь сама с собой, недолго и свихнуться. Правда, когда слушаешь других, иногда ощущаешь еще больший хаос. Я осознала, что родители еще здесь, когда они уже собирались уходить. Не дело это, вот так отключаться. Они приходят повидать меня, поговорить со мной. Может, надеются, что я их слышу. Сестра, по крайней мере, надеется. А я уделяю им всего-навсего пять минут внимания – четыре в начале, одну в конце. Хотя, честно говоря, мне наплевать. Им-то откуда это знать?

Родители вышли из палаты. Мне не досталось даже поцелуя, или он был таким легким, что я его не услышала.

Я приготовилась снова остаться наедине с собой, как вдруг дверь скрипнула снова. Наверное, мать забыла пальто или шарфик. Хотя нет, походка не ее. И не отца. Более легкая и при этом нерешительная. Это точно не моя сестрица, она бы сразу заявила о себе. Наверное, санитарка вернулась закончить мой утренний туалет. Может, вспомнила, что не смазала мне губы бальзамом.

– Привет, Эльза.

Шепот долетел до меня, как легкий бриз. Зато имя ворвалось в память целым ураганом. Тибо. Он вернулся. Не знаю зачем. Хотелось верить, что он этого просто захотел. Впрочем, какая разница – он здесь, а значит, будет что-то новое, даже если он пришел только поспать.

– Все так же пахнет жасмином. Это кто же тебя так надушил?

Мне хотелось ответить, что это санитарка, которой моя мать дала флакон эфирного масла. Наверное, она слегка перестаралась.

– Ну и ладно, очень приятно пахнет, – продолжал он.

Я услышала, как он снимает куртку и даже расшнуровывает ботинки. Видимо, намерен расположиться со всеми удобствами, а это означает, что он здесь надолго. Я бы запрыгала от радости – если бы могла прыгать.

Он поставил ботинки куда-то в угол, а куртку положил на тумбочку за кроватью. Туда же отправился пуловер или свитер. Наверное, в палате жарко. Через пару секунд я получила подтверждение: