Парижский архитектор - Чарльз Белфор (2013)

За два года оккупации в Париже случалось немало убийств, но Люсьену еще не приходилось видеть трупы так близко. Он застыл, словно загипнотизированный, но даже не видом мертвого тела, а необычным цветом крови на ткани костюма убитого. Давным-давно, на уроках рисования в школе, ему приходилось выполнять скучные упражнения на смешение различных цветов. И теперь перед ним было неопровержимое доказательство того, что сочетание синего и красного действительно дает фиолетовый пурпур.

– Ни с места!

К Люсьену подбежал немецкий офицер с отливающим вороненой сталью люгером, за ним – двое рослых солдат с автоматами, стволы которых мгновенно уставились на Люсьена.

– Не двигайся, ублюдок, иначе ляжешь рядом со своим приятелем! – отрывисто бросил офицер.

Люсьен не смог бы пошевелиться, даже если б захотел, он буквально оцепенел от страха.

Офицер шагнул к телу, взглянул на него, а затем повернулся к Люсьену, будто собирался попросить прикурить. Немцу было около тридцати. Прекрасной формы орлиный нос и очень темные, совершенно не арийские карие глаза, которые тут же впились в серо-голубые глаза молодого человека.

После того как немцы вошли в Париж, французы подпольно выпустили несколько брошюр с рекомендациями, как вести себя с оккупантами. Предлагалось сохранять достоинство и дистанцию, избегать общения и, прежде всего, зрительного контакта. В мире животных прямой зрительный контакт всегда является вызовом и формой агрессии. Но Люсьен не мог не нарушить это правило – глаза немца находились в десяти сантиметрах от его собственных.

– Он не мой приятель, – вполголоса произнес Люсьен.

На лице офицера появилась ухмылка.

– Этот жид уже никому не будет приятелем, – произнес немец, чьи знаки различия свидетельствовали, что он в чине штурмбаннфюрера СС, то есть майора. Солдаты тоже рассмеялись.

Люсьен едва не обмочился от страха. Он знал, что надо действовать быстро, иначе он точно будет лежать рядом с убитым евреем. Он пару раз коротко вдохнул, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. Одной из самых больших странностей в поведении оккупантов было то, что они держались крайне вежливо и корректно в обращении с поверженными французами. Даже уступали место в метро пожилым людям.

Люсьен решил применить ту же тактику.

– Это ваша пуля застряла в черепе господина? – поинтересовался он.

– Да, моя. С первого выстрела, – отозвался майор. – Но это не так уж сложно. Евреи плохие спортсмены. Они бегают чертовски медленно, поэтому прикончить его оказалось парой пустяков.

Немец принялся обшаривать карманы убитого, вытащил какие-то документы и дорогой бумажник из крокодиловой кожи, который тут же переместил в боковой карман своего черно-зеленого кителя.

– Во всяком случае, спасибо, что оценили мою меткость, – с усмешкой заметил он.

Люсьена накрыла волна облегчения – сегодня он точно не умрет.

– Ну что вы, господин майор!

Офицер выпрямился.

– Вы свободны, можете идти. Но советую для начала посетить мужскую комнату, – произнес он с заботой в голосе и указал затянутой в перчатку рукой на правое плечо светлого костюма Люсьена. – Боюсь, я немного забрызгал вас. Пятна также и на спине вашего пиджака, от которого, кстати, я просто в восхищении. Кто ваш портной?

Вытянув шею и скосив глаза, Люсьен обнаружил на плече багровые пятна. Офицер вынул авторучку и маленькую записную книжку.

– Месье, так кто же ваш портной?

– Мийе. Его мастерская на рю де Могадор.

Люсьен знал, что немцы педантично хранят все записи.

Майор тщательно занес в записную книжку название улицы и убрал ее в карман галифе.

– Огромное спасибо. Никто не в состоянии превзойти мастерство французских портных, даже англичане. И, знаете ли, не побоюсь сказать, – французы побеждают нас во всех видах искусства. Даже мы, немцы, готовы признать, что галльская культура значительно превосходит культуру тевтонов во всем, кроме искусства ведения войн.