Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (1997)

— Да… да, спрашивал… Я однажды застал тебя в кабинете, когда ты заснула, и, когда я об этом упомянул, он… — Эдди замолчал, внезапно осознав связь между двумя событиями.

Она повернулась к нему, на ее лицо упал свет уличного фонаря, она намеренно молча на миг подняла голову, словно в ответ и в подтверждение возникшей у него мысли.

Он закрыл глаза.

— Боже мой, Дэгни! — прошептал он.

Они молча двинулись дальше.

— Его уже нет здесь? — спросил он. — Я имею в виду, он больше у нас не работает?

— Эдди, — сказала она вдруг помрачневшим голосом, — если тебе дорога его жизнь, никогда больше не задавай этого вопроса. Ты ведь не хочешь, чтобы они отыскали его? Не наводи их на след. Не говори никому ни единого слова о том, что знал его. И не пытайся узнать, работает ли он еще у нас.

— Неужели ты полагаешь, что он все еще здесь?

— Не знаю. Я только думаю, что это возможно.

— Сейчас?

— Да.

— Еще работает?

— Да. Не говори об этом, если не хочешь его уничтожения.

— Я думаю все же, что он исчез. И не вернется. Я не встречал его ни разу с…

— С какого времени? — насторожилась она.

— С конца мая. С того вечера, когда ты отправилась в Юту, помнишь? — Он помедлил, взволнованный воспоминанием о встрече в тот вечер, значение которой он теперь полностью осознал. Потом, сделав над собой усилие, сказал: — Я видел его в ту ночь. И больше ни разу… Я искал его в столовой, но он больше не появился.

— Не думаю, чтобы он показался тебе на глаза, теперь он будет избегать встречи. И ты не ищи его. Не расспрашивай о нем.

— Смешно, я даже не знаю, как он себя называл. Джонни и еще как-то.

— Джон Галт, — сказала она с легкой невеселой усмешкой. — Можешь не листать платежную ведомость компании. Его имя все еще там.

— Вот как? Все эти годы?

— Уже двенадцать лет. Вот так-то.

— И даже сейчас?

— Да.

Минуту спустя он сказал:

— Уверен, это ничего не доказывает. Отдел кадров после указа десять двести восемьдесят девять не вносил никаких изменений в платежные ведомости. Если кто-то увольняется, они предпочитают не сообщать в Стабилизационный совет, а зачисляют на это место кого-нибудь из своих, из числа нуждающихся, а фамилию и имя оставляют без изменения.

— Не наводи справок в отделе кадров или где-то еще. Если я или ты начнем спрашивать о нем, это может вызвать подозрение. Не ищи его. Не старайся подобраться к нему. А если случайно встретишь, веди себя так, будто не знаешь его.

Он кивнул. Немного погодя он сказал тихим, напряженным голосом:

— Я не выдам его им даже ради спасения дороги.

— Эдди…

— Да?

— Если когда-нибудь увидишь его, дай мне знать.

Он кивнул.

Они прошли еще два квартала, и он тихо спросил:

— Ты скоро уйдешь от нас и исчезнешь, правда?

— Почему ты об этом спрашиваешь? — Это прозвучало почти как стон.

— Но ведь это правда?

Она ответила не сразу, а когда ответила, отчаяние ощущалось только в напряженной монотонности ее голоса:

— Эдди, если я покину вас, что будет с дорогой?

— Через неделю перестанут ходить поезда, а может быть, и раньше.

— Через десять дней уже не будет правительства бандитов. Тогда люди вроде Каффи Мейгса разворуют все, что еще осталось. Что я проиграю, если подожду еще чуть дольше? Как я могу оставить все, нашу дорогу — «Таггарт трансконтинентал», Эдди, когда еще одно, последнее усилие способно продлить ее жизнь? Если я выстояла до сих пор, я смогу продержаться еще немного. Еще немного. Я не играю на руку бандитам. Им уже ничто не поможет.

— Что они собираются предпринять?

— Не знаю. Что они могут предпринять? Для них все кончено.

— Надеюсь, что так.

— Ты ведь видел их. Это жалкие отчаявшиеся крысы, лихорадочно соображающие, как спасти свою шкуру.

— Для них она что-нибудь значит?

— Что она?

— Собственная жизнь.