Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (1997)

Всякий раз, видя Франциско в своем кабинете, она думала о его руках, как в тот день, когда он сидел за штурвалом катера. Он вел свое дело так же рискованно и стремительно, уверенный в себе и в своих силах. Но один незначительный случай, словно потрясение, врезался в ее память. Это было совсем не похоже на него. Однажды вечером она видела, как, стоя у окна в своем кабинете, он смотрел на темные зимние сумерки, окутавшие город. Он долго стоял не двигаясь. Его лицо было напряженным и озабоченным; на нем застыло выражение, которое она считала невозможным для Франциско, — горькое, бессильное негодование.

— В мире что-то не так. Всегда было не так. Что-то, чему нет ни определения, ни объяснения, — сказал он. Он не сказал, что имеет в виду.

Когда она увидела его вновь, от этого негодования не осталось и следа. Была весна, и они стояли вдвоем на крыше — террасе ресторана. На ней было вечернее платье из легкого шелка, развевавшееся на ветру рядом с его стройной фигурой в строгом черном костюме. Она смотрела на город. Позади них в зале играла музыка. Это был этюд из концерта Ричарда Хэйли. Имя Хэйли было известно немногим, но они вместе открыли для себя его музыку, и она им понравилась.

— Нам не нужно всматриваться в небоскребы вдали, правда? Мы достигли их высоты, — сказал Франциско.

Она улыбнулась и ответила:

— Я думаю, мы уже миновали их… Я почти боюсь… Мы будто поднимаемся на скоростном лифте.

— Конечно. А чего ты боишься? Пусть он поднимается все выше и выше. Разве обязательно должен быть предел?

Ему было двадцать три года, когда умер его отец и он уехал в Буэнос-Айрес, чтобы взять в свои руки дела и имущество Д’Анкония, принадлежавшие теперь ему. Она не видела его целых три года.

Сначала он изредка писал ей: о своей компании, о состоянии мирового рынка и делах, затрагивающих интересы «Таггарт трансконтинентал». Его письма были короткими, написанными от руки и, как правило, ночью.

Без него она не чувствовала себя несчастной. Она делала свои первые шаги к власти над будущим королевством. Крупные промышленники, друзья ее отца, говорили, что за молодым Д’Анкония нужен глаз да глаз, — если эта компания была могущественной и раньше, то в будущем, в связи с надеждами, которые подавал Франциско, она обещала перевернуть мир. Слыша это, Дэгни улыбалась, не испытывая ни малейшего изумления. Бывали минуты, когда она чувствовала неистовое желание видеть его, но это была не боль, а нетерпение. Она пыталась не думать об этом, уверенная, что они оба работают во имя будущего, которое даст им все, чего они хотят, в том числе и друг друга. Потом он перестал писать.

В тот весенний день, когда ей исполнилось двадцать четыре года, на ее столе в офисе «Таггарт трансконтинентал» зазвонил телефон.

— Дэгни, — сказал голос, который она сразу узнала, — я в отеле «Вэйн-Фолкленд». Давай поужинаем вдвоем сегодня вечером, в семь часов. Приходи.

Он даже не поздоровался, словно они расстались вчера. Ей потребовалось время, чтобы восстановить дыхание, — она впервые в жизни осознала, как много значит для нее этот голос.

— Хорошо, Франциско, — ответила она. Больше им ничего не нужно было говорить друг другу. Вешая трубку, она подумала, что его возвращение вполне естественно, все было именно так, как она себе представляла, если не считать того, что ей вдруг захотелось произнести вслух его имя, — она не ожидала, что, произнеся его, почувствует счастье.