Тони и Сьюзен - Райт Остин Тэппен (2012)

А кто расскажет, ответил он, ты? У него была своя философия, согласно которой секс — которому некоторые придают слишком большое значение, так как он у них связывается с самолюбием, — никак не относится ни к его обязательствам перед Селеной (которую он никогда не бросит), ни к ее обязательствам перед Эдвардом. В отношении ревности Арнольд был особенно непримирим — глупейшее чувство, чистой воды собственничество и властолюбие, которые путают с любовью. Такая у меня философия, сказал он, когда они лежали голые на кровати, болтая в потной кильватерной неге.

Она вспомнила, что воспользовалась этим же аргументом (секс — это естественно), чтобы расшевелить Эдварда. То было другое дело. Потому хотя бы, что привело к браку. Но и в этом привкусе преступления или естественности (все равно) она уловила вкус лучшей жизни. Еще до того, как Арнольд обнажил перед ней свой тревожный предмет, она подумала: быть бы его женой. Две недели, пока длился этот непринужденный роман, в котором не было места самолюбию, она взвешивала превосходство Арнольда над бедным стариной Эдвардом.

Плотный, мускулистый, полнолицый, светловолосый, мезоморф, в отличие от эктоморфа Эдварда, он был легче и раскованнее. Поведение его было спокойным, расположение духа — безоблачным (на ту пору). Он не выпендривался, был умен без умствования, явно обещал блистать в своей профессии и быть симпатично бездарным во всем остальном. Ей нравилось, что он не умничает, нравилось его почтительное отношение к ее интеллекту. (Потом, когда встал вопрос о браке, Арнольда оказалось легко отговорить от его философии — он простился с нею без возражений, радостно уступив ее уму. Так она, во всяком случае, думала.)

Она чувствовала себя обжуленной. Она завидовала Селене, не ценившей того, что имела, тогда как она, Сьюзен, была вынуждена это брать внаем. Она занималась своими делами — преподаванием, проверкой работ, покупкой продуктов, нося в себе такой заряд перешедшего от Селены электричества, что о скучном возвращении Эдварда думала с ужасом, как Золушка — о превращении бального платья в лохмотья. Прелесть волшебного секса с Арнольдом — не то чтобы он был такой уж великий любовник, просто сыграла роль сама ситуация или что-то еще; теперешней Сьюзен уже трудно вспомнить, как и объяснить, почему Арнольд казался ей столь неотразимым.

Переживая из-за Эдварда, она пыталась вспомнить, почему она его любила. Теперешней Сьюзен это еще труднее, потому что, когда она вышла за Арнольда, было важно сделать воспоминания об Эдварде как можно хуже. Она вспоминает, как пыталась отстроить его заново, словно разрушенный замок, складывая глыбы времени и мест, увековеченных любовью — ну, что-то вроде того, — замок, который вскоре будет разрушен повторно и навсегда. Ей вспоминаются угрызения совести, словно она отстраивала не только Эдварда, но и Эдгарс-лейн своего детства, или свою мать, или что-то в этом духе.

Что же пошло не так? Сьюзен не могла развестись с Эдвардом и выйти за Арнольда лишь ради того, чтобы узаконить постельное приключение. Ей было на что жаловаться. Она не рассчитывала, что Эдвард все бросит и заделается писателем, а она будет его содержать, зарабатывая преподаванием. Она не рассчитывала, что он на месяц уедет искать себя. Ей, Сьюзен, очень даже было от чего осатанеть — раз уж вам причины подавай.

С другой стороны, как вспоминает теперешняя Сьюзен, она, дабы сохранить статус-кво, обнаружила в себе и приголубила хрупкое чувство наподобие живого, а может плюшевого, зверька — нежность к Эдварду. Как в более поздние времена она при необходимости пестовала нежность к Арнольду. Поскольку нежность к Арнольду весьма напоминает нежность к Эдварду, эти два зверька, вероятно, суть один, должный называться нежность Сьюзен.