Тони и Сьюзен - Райт Остин Тэппен (2012)

Арнольд и Сьюзен запланировали оргию перед возвращением Эдварда, но она сорвалась из-за перемены в Арнольдовом графике. Сьюзен провела вечер за уборкой квартиры. Ей надо было перестроиться на Эдварда, и тут не мешало бы быть при деле. Еще она была на грани паники, потому что у них не было плана, как встретиться снова, и она не знала, какая будущность их ждет. Они забыли это обсудить.

Потом вернулся Эдвард. Он позвонил с дороги, еще не из города, и прибыл к обеду. Рад, что дома, бедный Эдвард, очаровательная Сьюзен. Они выпили и поели, и она подумала, достанет ли ему экстрасенсорного восприятия, чтобы уловить глубинную перемену в их браке. Неверность жены. Недостало. Он был подавлен, он был подавлен перед отъездом и был подавлен до сих пор. Лес его подвел. У нее упало сердце. Он говорил так много, что сочувствовать было трудно, хотя она пыталась, как никогда раньше. У него ничего не вышло. Он выбросил все, что написал в домике. Что? Не в прямом смысле, оно в чемодане, но он выбросил это из головы.

Весь вечер, слушая его сетования, она думала: что будет, если он узнает. Он этого не заметил, ему было не до чего. Они легли в постель. Ее тревожило, что теперь она предпочитает манеру Арнольда, которая была нежнее и неторопливее Эдвардового истового пыхтения, но не бросала попыток предпочитать Эдварда и оживить любовь, ведь что ей еще оставалось?

Теперь она совсем не видела Арнольда, даже на лестнице. Никаких сигналов от него тоже не было. Неделю спустя она поняла, что вернулась Селена. Скрывая волнение, она рассказала Эдварду о Селенином разделочном ноже. Это надо было сделать — на случай огласки. Он проявил умеренный интерес.

Она решила, что молчание Арнольда означает конец их романа. Она сердито недоумевала, но поставила свою рассерженность на службу Эдварду. Посвятила себя его проблемам. Он был ей благодарен. Дело не в том, что он не писатель, объяснил он, он просто слишком спешит. Ему нужно пройти период незрелости. Она пыталась советовать, не задевая его чувств. Его чувства задевались легко. Он сделался очень возбудим и зависим. Откопал свои старые вещи и спросил, что у него не так со стилем. С выбором темы. «Говори начистоту», — сказал он, и она попыталась говорить начистоту, объяснить, что ее раздражало. Это было ошибкой. «Необязательно говорить настолько начистоту», — сказал он.

В глубине души (теперешняя Сьюзен это видит) ей хотелось, чтобы Эдвард сдался и занялся настоящим делом. Не то чтобы писательство было делом ненастоящим, но она думала, что Эдвард пленился романтической мечтой, соответствовать которой не мог. В душе он был так же буржуазен, как другие. У него был логический, организованный ум, она могла представить его отменно успешным руководителем чего-нибудь, а писательство казалось подцепленной где-то инфекцией тщеславия, задержавшей его рост. Она пыталась гнать эти мысли и чувствовала себя лицемеркой, произнося слова одобрения, которых он так жаждал. Однажды, когда он попросил ее говорить начистоту, не щадя его, она попробовала сказать. Она задала вопрос: достанет ли ему таланта на то, чего он хочет. «Надо ли тебе быть писателем?» — спросила она. Это было ошибкой. Он отреагировал так, словно она предложила ему покончить с собой. «Ты с тем же успехом могла бы попросить, чтобы я себя ослепил, — сказал он. Писать — это как видеть, — сказал он, — не писать — это слепота». Больше она этой ошибки не делала.

Записка от Арнольда ей в кабинет: «Просто хочу тебе сказать — Селена знает. Ничего страшного, все под контролем».

Селена знает. Это ставит вопросы. Арнольд рассказал, или она сама догадалась? Была ли сцена? Возникнут ли у Селены какие-нибудь новые мысли по поводу разделочного ножа? Как понимать тот факт, что это первое Арнольдово обращение к ней с тех пор, как вернулся Эдвард?