Крестный отец - Пьюзо Марио (1969)

— Ну так как же, Джонни, — будете помещать Нино в лечебницу?

— Не знаю.

Джул, не отходя от бара, быстро опорожнил стакан и налил еще.

— Знаете, интересная вещь — можно вогнать себя в гроб курением или пьянством, можно работой или даже обжорством. И однако же все это не возбраняется. Единственное, чем, с медицинской точки зрения, себя не убьешь, — это чрезмерное пристрастие к сексу, но как раз тут-то тебя всячески ограничивают. — Он сделал паузу и допил свой коктейль. — Хоть даже это не всегда безобидно, по крайней мере, для женщин. У меня, скажем, были пациентки, которым больше не полагалось иметь детей. Это опасно, говоришь ей. От этого, говоришь ей, можно умереть. Проходит месяц, и она к тебе впархивает, рдеет вся и объявляет: «Доктор, по-моему, я беременна», — и точно, так оно и есть. «Но это опасно для вас!» А она тебе с милой улыбкой: «Но мы же с мужем очень ревностные католики»…

В дверь постучали; два официанта вкатили в номер тележку с едой и кофейным сервизом. Достали с низа тележки складной стол, расставили его, и Джонни их отпустил.

Все трое подсели к столу и принялись за кофе и заказанные Люси бутерброды на горячем, поджаренном хлебе.

Джонни откинулся на спинку стула и закурил.

— Жизнь, стало быть, сохраняете. Как же тогда вас угораздило заняться втихаря абортами?

Впервые в разговор вступила Люси:

— Людям хотел помогать, когда они в беде, девчонкам, которые, может, руки бы на себя наложили, а не то — покалечились, чтобы избавиться от ребенка.

Джул взглянул на нее с улыбкой и вздохнул.

— Не так все просто. Стал я, в конце концов, хирургом. У меня, как принято говорить, золотые руки. Но от своей замечательной работы я ужасов натерпелся до полной одури. Разрежешь пузо какому-нибудь бедолаге и видишь, что он не жилец. Оперируешь его, а сам знаешь, что раковая опухоль вырастет снова, — навесишь ему лапши на уши и, заставляя себя улыбаться, отпустишь домой. Приходит несчастная баба, я отнимаю ей титьку. Через год она приходит опять, и я отнимаю вторую. Еще через год вылущиваю из нее нутро, как словно семечки из дыни. И после всего этого она все равно умирает. А пока тебе названивает муж: «Ну, как анализы? Что показали анализы?»

Пришлось нанять еще одну секретаршу, специально чтобы отвечала на звонки. Я виделся с больной, только когда она была уже полностью подготовлена к обследованию, либо анализам, либо операции. Проводил с жертвой самый минимум времени — тем более я был все-таки занятой человек. И наконец на две минуты пускал к себе для переговоров мужа. Говорил ему, что надо ждать летального исхода. И вот это слово — «летальный» — его просто не слышали. Понимали, что оно значит, но не слышали. Я поначалу думал, что невольно понижаю на нем голос, и нарочно заставлял себя произносить его громко. Все равно умудрялись не расслышать. Один кто-то даже сказал мне: «Как это — ментальный исход, о чем это вы?» — Джул отрывисто засмеялся. — Ментальный, летальный, с ума сойти! Я перешел на аборты. Милое дело, раз-два — и все довольны, вроде как перемоешь посуду и оставишь чистую раковину. Красота! Это было по мне, живи и радуйся, делай аборты. Я не разделяю мнения, что двухмесячный плод — уже человек, так что с этим проблемы не было. Выручал из беды молоденьких девушек и замужних женщин, хорошо зарабатывал. Вдали от передовой, от линии огня. Когда меня застукали, я чувствовал себя как дезертир, которого изловили и притянули к ответу. Но мне повезло, нашелся приятель, который нажал на нужные пружины и вызволил меня, только с тех пор в операционную любой стоящей больницы мне путь заказан. Так что — вот он я. Даю, как прежде, ценные советы, и, как прежде, ими пренебрегают.

— Я не пренебрегаю, — сказал Джонни Фонтейн. — Я их обдумываю.

Люси, воспользовавшись паузой, перевела разговор на другую тему:

— Ты что делаешь в Вегасе, Джонни? Отдыхаешь от обязанностей голливудского магната или работа привела?

Джонни покачал головой: