Крестный отец - Пьюзо Марио (1969)

Шарон, как видно, вознамерилась до конца держать марку честности и прямодушия.

— Я знаю, вам нет резона тратить время, а в итоге оставаться ни с чем, — сказала она. — Спасибо за чудесный вечер. Буду когда-нибудь рассказывать своим детям, что ужинала в домашней обстановке наедине с великим Джонни Фонтейном.

Он широко улыбнулся.

— И тем не менее — устояла.

Они весело рассмеялись.

— Ни за что не поверят, — сказала она.

Джонни не смог отказать себе в удовольствии немного покуражиться в свою очередь.

— Могу выдать письменное подтверждение, хочешь?

Она качнула головой. Но он не ограничился этим.

— Когда кто-нибудь посмеет усомниться, смело звони мне по телефону, я его мигом вразумлю. Буду описывать в подробностях, как гонялся за тобой по всему дому, но ты все-таки сберегла свою честь. Договорились?

Ну вот и перегнул палку в конце концов, и устыдился, видя, как вытянулось ее молодое лицо. До нее сейчас дошел смысл сказанных им слов: что он особо-то и не старался. Он отнял у нее всю сладость победы. Теперь она будет думать, что вышла победительницей в этот вечер лишь по нехватке в ней самой очарования и привлекательности. А поскольку такая, как она, будет во всем непременно держать марку, то ей придется, рассказывая историю о том, как она не уступила знаменитому Джонни Фонтейну, всегда прибавлять с принужденной полуулыбкой: «Он, правда, и не слишком добивался». И Джонни сжалился над ней.

— Серьезно, если найдет хандра, позвони мне, ладно? Нигде не сказано, что я с каждой знакомой девушкой обязан бухаться в постель.

— Ладно, — сказала она. И ушла.

Предстоял долгий вечер в одиночестве. Проще всего было бы прибегнуть к услугам «мясокомбината», как Джек Вольц прозвал свой табунок начинающих и доступных кинозвездочек, — но Джонни стосковался по человеческому общению. Хотелось просто, по-человечески, перемолвиться с кем-то словом. Ему пришла на ум первая жена, Вирджиния. Теперь, когда работа над картиной завершилась, он сможет уделять больше внимания своим детям. Ему хотелось снова занять свое, неотъемлемое место в их жизни. И за Вирджинию бы меньше волновался. Такой женщине не сладить с голливудскими стервятниками, а с них вполне станется повести на нее осаду затем хотя бы, чтобы бахвалиться направо и налево, что удалось завалить первую женушку Джонни Фонтейна. Пока что, сколько ему известно, этим похвастаться не мог никто. Вот если б речь шла о второй его жене, тут каждый мог бы, подумалось ему невесело. Он снял телефонную трубку.

Он тотчас узнал ее голос — да и что удивительного. Впервые он услышал его десяти лет от роду, когда они ходили вместе в четвертый «Б» класс.

— Джинни, привет, — сказал он, — ты чем занята сегодня? Можно я ненадолго заеду?

— Хорошо. Хотя девочки спят — не знаю, стоит ли их будить.

— Пускай себе спят, — сказал он. — Мне надо бы как раз с тобой поговорить.

На мгновение она запнулась, потом сдержанно, стараясь ничем не выдать свое беспокойство, спросила:

— Это важно? Серьезное что-нибудь?

— Да нет, — сказал Джонни. — Я сегодня закончил работу в картине — думал, может, повидаемся, поболтаем. На дочек взглянул бы, когда ты удостоверишься, что они крепко уснули и не проснутся.

— Ну, давай, — сказала она. — Я рада, что тебе все же досталась эта роль.

— Спасибо, — сказал он. — Так я через полчасика буду.

Приехав в Беверли-Хиллз, Джонни Фонтейн с минуту помедлил выходить из машины, посидел, задумчиво глядя на дом, в котором жил прежде. В памяти всплыли слова Крестного отца о том, что он может строить свою жизнь по собственному усмотрению. Звучит заманчиво, если точно знать, чего хочешь. Только знает ли он?