Но тот уже поднес бутылку к губам. Виски расплавленным железом потекло в горло. Кент вытер рот ладонью. Его гримаса превратилась в широкую ухмылку.

– Все будет хорошо, парни.

* * *

Из показаний, данных под присягой Натаном Эриксоном Федеральному Следственному комитету в связи с событиями, произошедшими на острове Фальстаф, Остров Принца Эдуарда:

Вопрос: Мистер Эриксон, расскажите, как вы познакомились с доктором Клайвом Эджертоном.

Ответ: Я тогда только выпустился из медшколы. Некоторые мои однокурсники стали адъюнктами, но они-то были лучшими из лучших. А я больше походил на балласт.

В.: Оказались не у дел?

О.: Можно и так сказать. Немногие компании готовы нанять молекулярного биолога-теоретика, чьей докторской было «Сравнение процесса старения человека и нематоды C. elegans».

В.: Нематоды C. elegans?

О.: Это круглый червь. Около миллиметра длиной. Caenorhabditis elegans, но все называют его просто C. elegans. В течение своей жизни он проявляет много привычных для старения человека признаков: снижение подвижности, образование морщин, деградация тканей, снижение способности бороться с инфекцией. Я пытался найти гены, которые могли бы замедлить процесс старения человека.

В.: Благородное стремление.

О.: Ну да. Я был ослеплен наукой.

В.: Как о вас узнал Эджертон?

О.: Многие исследователи вились вокруг этой программы, понимаете? Они и прикинули, что могут приманить какого-нибудь недавнего выпускника – того, кто согласится выполнять черную работу.

В.: То есть Эджертон пригласил вас?

О.: Скажем так: это была ситуация обоюдной безысходности.

В.: Почему он выбрал вас?

О.: Как уже сказал, я дешево обходился и не имел никаких других вариантов. Но я работал с нематодой C. elegans, которая имеет примерно такое же сходство с эхинококком, как гольян с большой белой акулой. И ни одно из этих созданий не похоже на то, что вывел Эджертон.

В.: Вывел? Разве вы не вдвоем работали над мутировавшим экземпляром?

О.: Послушайте… На мне всегда будет лежать груз вины. Я мог бы сказать вам, что результат был неизвестен, что я просто занимался наукой, а если бы имел представление о том, к чему все приведет, то сжег бы лабораторию дотла. Когда следствие закончится, вы отправите меня в тюрьму. Я это заслужил. И большего заслужил, но для некоторых преступлений не существует подходящего наказания. Я приложил руку, но мой вклад был минимальным.

В.: Как так?

О.: Клайв Эджертон – гений. А еще он чокнутый, простите за мой французский, и, возможно, социопат, но, несомненно, гений. Хотя мой IQ, вероятно, выше, чем у большинства людей в этой комнате, я был не более чем лабораторной обезьянкой Клайва. Я не способен видеть биологические процессы так, как он. Не способен видеть цепочки, а значит, не способен разорвать и переупорядочить их. Так что да, я понимал, что мы делаем – теоретически, во всяком случае, – но ничего не создавал. Я не способен.

В.: Но вы понимали?

О.: Да.

В.: И никому не сказали?

О.: Верно.

В.: Почему?

О.: Коммерческая тайна. Мы трудились над тем, что в случае успеха могло принести миллиард долларов. Эджертон работал по гранту биофармацевтической компании. Секретность имела решающее значение.

В.: Настолько решающее, что вы рисковали жизнями?