Оригиналы - Кэт Патрик (2015)

Слова совершенно унизительны, но движения немного напоминают джаз, поэтому я становлюсь невнимательной и притворяюсь, что я в танцевальной группе. За исключением того, что это никакая не танцевальная группа. Чирлидинг — это ее упрощенный вариант, состоящий из простого хлопанья, ритмичных движений ног и прыжков без поддержек. Так что я просто мирюсь с этим и даже лишний раз высоко поднимаю ногу в конце.

Грейсон призывает:

— Дух!

У нас есть дух, и мы сделаем это!

У нас есть дух, а у вас?

Нарастающая толпа кричит нам в ответ. Да, у них есть дух. Аплодисменты продолжаются еще некоторое время, до тех пор пока трибуны не заполняются полностью и команда начинает играть. Тогда Грейсон произносит команды: «Ракета!» и «Человеческое пушечное ядро!»

К счастью, в первом ряду только невысокие девушки, которых побрасывают в воздух. Но клянусь, когда гравитация берет свое и Изла, или Джейн, или Майя, падает вниз, я задерживаю дыхание до тех пор, пока они снова не оказываются на твердой земле. Я поворачиваюсь, чтобы увидеть, что происходит на поле.

Шон стоит на границе центра аутфилда, наводя большую камеру прямо на меня. Я наклоняю голову и дарю ему полуулыбку, и практически слышу, как щелкает затвор. Затем отворачиваюсь, чуть встряхнув головой. Возвращаюсь в строй и фокусируюсь на чирлидинге, чтобы не попасть в кадр. Прилагаю титанические усилия, чтобы не таращиться на него до конца игры, но редко случается, когда я не знаю, где он.

Не скажу, что я большая фанатка футбола, но я стараюсь быть в самом центре событий. Звуки бомбардируют меня: ведущий объявляет духовой оркестр в перерыве между таймами. Грейсон кричит «Увидимся через двадцать минут!», Морган визжит о том, как парень, который ей нравится, выглядит в своей униформе. Но я сосредоточена. В моем «куполе» я наблюдаю, как Шон убирает свое фотооборудование и укладывает его в один из запираемых шкафчиков под трибунами.

Команда разбегается, и я тоже ухожу. Мне приходится контролировать себя, чтобы не кинуться к южному входу. Шон ближе к тому концу поля, чем я; вижу, как он двигается в сторону места нашей встречи перед местом для перекуса, окруженным палатками, которые загораживают мне обзор.

Я словно комочек нервов, пока быстро иду вдоль правой стены ротонды. Большинство людей идут в самую середину, счастливо заполняя пустые места на дорожке и болтая об играх и бросках. Я чувствую, как драгоценные секунды улетают, словно засохшие листья поздней осенью. Наконец, когда я проталкиваюсь сквозь блокаду зевак и достигаю места нашей встречи, я нахожу Шона, прислоняющегося к правой стене и высматривающего что-то на автостоянке.

Я забываю, как нужно дышать.

Он внимательно смотрит и улыбается, словно солнце.

Медленно сокращаю расстояние между нами.

— Привет, — говорит он спокойно.

— Привет.

— Сколько у нас времени?

Осознавая, что забыла свой сотовый в пальто под трибунами, спрашиваю:

— Сколько сейчас времени?

Шон вытаскивает свой мобильный, клацает по нему и показывает мне. Картинка на экране — древний и выцветший почтовый ящик. Я замечаю время.

— Восемнадцать минут, — говорю я.

— Тогда пойдем. — Шон берет меня за мою холодную руку и выводит меня наружу. Это первый раз, когда он держит меня за руку, но это совсем не кажется неловким — естественным, как будто мы делали это раньше тысячи раз.

Он ведет нас направо от внешней стороны стадиона. Раньше я не осознавала, что на этой стороне арена построена на небольшом холме. Я позволяю Шону вести меня молча, чувствуя себя более живой, чем несколько мгновений назад. Я любуюсь видом еще до того, как мы добираемся до возвышенности. Но когда мы останавливаемся на самой высокой точке мира, смотря вниз на людей размером с муравьев, я вздыхаю.

— Здесь нас не касается свет, — говорю я. Я говорю это в буквальном смысле — свет с поля не достает нас здесь — но звучит это как нечто большее.