Восхищение (сборник) - Александр Матюхин (2021)

Глеб тряхнул головой, рванул за мамой по коридору к ее комнате, обогнул развешенное белье, трехколесный велосипед, валяющийся на боку.

Маму Глеб любил, маме доверял. Как и она ему – всецело и без остатка. Мама называла Глеба «кровиночкой» и «золотцем». И как он вообще без нее справлялся в этой жизни?

3

Ее комната была на двадцать семь квадратов, с высоченными потолками и панорамным окном с видом на Фонтанку. Здесь в былые годы мама принимала гостей. Сейчас же комната больше походила на место былых сражений – штукатурка на потолке местами вздулась и пожелтела, обои слезли или завернулись драными кольцами, в углах и по стенам расползлись трещины, паркет скрипел, проваливался, обнажая холодный щербатый бетон. Тут много лет не делали ремонт.

Старая кровать стояла у окна, так, чтобы лежащая в подушках мама могла смотреть на жизнь, на Фонтанку. Правда, кроме снежной пурги, ничего видно не было. Подвывал ветер, что-то скрипело и ухало. У изголовья горел ночник. Вокруг кровати стояла густая и мерзкая смесь запахов мочи, пота и болезни.

Мама подкатила к кровати, протянула сыну костлявые руки. Он подхватил ее, обнял, ощущая легкость изношенного тела, торчащие кости, хрупкость. Осторожно переложил, укрыл, подоткнул одеяло.

– Мамуль! – шепнул Глеб заботливо.

Страх от произошедшего постепенно уступил место теплой любви к маме. Она повернула к Глебу худое морщинистое лицо.

– Я надеялась, что с тобой этого не произойдет… – Слова выплетались из ее растрескавшихся губ с тяжелым и грубым придыханием. Мама махнула рукой, охватывая комнату. – Прибраться бы тут.

– Что со мной случилось, знаешь? – спросил Глеб нетерпеливо.

Мама осмотрела его внимательно, потом кивнула.

– Верно, ты стал наживкой, – сказала она.

– Кем стал?

– Наживкой, наживкой. Кто-то снова ловит большую белую рыбу. Слыхал о такой легенде Петербурга? Конечно, не слыхал. Потому что люди в современном мире не привыкли слушать. Только болтают. – Она перевела дух, вытерла ладонью капли пота с желтеющего лба. – Ты тоже не слушал, а я рассказывала. Всем тут рассказывала. Подай воды, в горле пересохло.

Он протянул старый граненый стакан, стоящий на журнальном столике. Вода в нем была застоявшаяся, мутная. Мама, тяжело и шумно глотая, смотрела куда-то за спину Глеба. Зрачки ее бегали туда-сюда.

Глеб обернулся. Ветер разорвал снежную слякоть, и открылся прекрасный обзор на Фонтанку. Стал виден Египетский мост, разноцветные дома, снег на крышах, голубое небо, извилистые собачьи следы на снегу в центре реки. По дорогам лениво ползли автомобили, суетились прохожие, два силуэта сидели на парапете и целовались. Вроде бы ничего необычного. Но ему показалось, что пейзаж за окном должен быть другим, что Глеб не на своем месте, никогда не был в этой комнате и не видел Египетского моста с такого ракурса.

– Что за рыба? – спросил он, хмурясь.

Мама допила, пожевала влажными бесцветными губами.

– Большая и белая. Я бы даже сказала – гигантская. Иногда заплывает к нам, жрет разное гнилье. Ты, наверное, ее уже видел. Она должна была приплыть на запах.

Глеб вспомнил. Да-да, вспомнил большой глаз без век, смотрящий на него, отсвет фонарей на чешуе, рябь на воде и еще, и еще… Он снова повернулся к окну, и теперь уже четко увидел взъерошенную полоску льда на Фонтанке, будто кто-то плавал внизу и разбивал лед огромным плавником. Но ведь этого не может быть. Что за рыба? Что за наживка? О чем вообще речь?

– Я-то тут при чем? – спросил он. – Хотя, подожди, следуя твоей логике… Мамуль, кто-то хочет, чтобы я приманил рыбу? На запах или как там еще. Меня вскрыли, бросили на лед… Кто это сделал, знаешь?

Она покачала головой.