Восхищение (сборник) - Александр Матюхин (2021)

– Мы умрем в один день, как в сказке, – как-то раз сказала Леся. – Это ведь так романтично!

Правда, она не могла сказать, когда же мы наконец это сделаем.

Раз в месяц на протяжении семидесяти лет Леся сдирала с себя кожу, обращаясь в нечто, и уходила на охоту. Она и раньше так делала. Сколько себя помнила. Ее научила мама, а маму – бабушка. Секрет вечной жизни, рассказывала Леся, в крови младенцев. Только они делают ведьм бессмертными… бессмертными, но не вечно молодыми.

Настоящая кожа старела за нее – растягивалась, тускнела, покрывалась трещинками и венами, блестела от пота и жира. Она вбирала в себя настоящий Лесин возраст. Леся старела вместе со мной. Но при этом мы оставались бессмертными вместе. Она скармливала мне часть добычи против моей воли. Забиралась с ногами на меня и запихивала в рот кусочки окровавленной плоти, проталкивала пальцами в горло, ждала, пока я не смирюсь и не начну жевать. Леся хотела, чтобы наша любовь длилась вечно.

– Моя мама прожила двести двенадцать лет, прежде чем истлела окончательно и попросила ее сжечь, – говорила Леся, заботливо прикасаясь кончиками пальцев к моим губам. – Она была влюблена в какого-то европейца, разносчика булок, мучилась с ним, конечно. А вот мне повезло. Я счастлива. Даже в старости, даже в этой проклятой квартире.

Почти каждый вечер Леся доставала альбом и листала фотографии, заставляла забывать о прошлой жизни, внушала, что мы счастливы. По-настоящему. Без оговорок.

Фотография: мы лежим на каменистом пляже в Сочи. Пятилетие свадьбы. Щуримся от солнца. Видна тень от зонта. Небрежно разбросаны вещи, пластмассовые стаканчики. Лежит полупустая бутылка виски. Хорошее время. У Леси оранжевые глаза. Если всмотреться, можно увидеть в глубине ее зрачков бездонную и вечно голодную тьму…

Леся не знает, что, когда ее нет дома, я толкаю кресло здоровой рукой, подъезжаю к входной двери, долго прислушиваюсь к звукам снаружи. Сердце бешено колотится. Каждый раз мне кажется, что Леся стоит с обратной стороны и тоже вслушивается. Потом я въезжаю в комнату, подкатываюсь к шкафу и нащупываю приклеенный к задней стенке конверт.

Я вытаскиваю фотографии одну за другой и разглядываю их. Лица первой (настоящей) жены и дочери заставляют мое сознание встряхиваться, будто мокрого пса, сбивать наваждение приворота, возвращаться к ясности ума и осознанию того, что же на самом деле происходит. Пальцы становятся влажными от пота. Дыхание учащается. Я думаю о том, что могу проехать в кухню, открыть все колонки с газом, дождаться Лесю, а потом зажечь спичку. Я примерно представляю, что будет дальше. Это все химия. Я сгорю заживо в проклятой квартире, из которой не выбирался много лет. Леся тоже – что неимоверно радует. Мы умрем в один день, как она и обещала. О нас даже напишут в какой-нибудь газете. Мол, очередные старики забыли выключить газ. Сколько лет же им было? Даже не верится, что столько живут…

Фотографии шелестят в моих руках.

Я мог бы поехать на кухню прямо сейчас.

Или год назад.

Или два.

Или, когда позвонил Ксюше, чтобы просто услышать ее голос, а услышал, что ее больше нет. Умерла от быстротечной и редкой лихорадки через год после смерти дочери. Прошлое осталось там, где осталось.

Но я не могу ничего сделать. Потому что мы с ведьмой любим друг друга. То, что сидело внутри Леси, и то, что росло внутри меня. С каждым съеденным кусочком мертвой плоти я чувствовал, как что-то зарождается во мне, что-то темное, тяжелое, страшное и холодное. Оно росло каждый год, набиралось сил, взрослело. Оно любило ведьму, что пристраивалась на коленях и листала альбом. Оно любило ее запах изо рта, склизкие волосы, кривые зубы, впалые глаза и заросшие паутиной брови. Оно хотело жить вечно. А я не мог сопротивляться. Потому что знал, что наступит день, когда два дряхлых тела, израненных старостью, болезнями, и временем, рассыплются в прах и выпустят наружу что-то новое.