Мастер-класс - Кристина Далчер (2020)

Ожидая, пока вымоются Лисса и Руби Джо, я ознакомилась с «Информационным листком», оставленным на круглом обеденном столе.

Ничего удивительного: это оказался, по сути дела, просто список правил.

— У них тут все запирают уже в девять вечера, — рассказывала я потом своим соседкам по комнате, которые вскоре стали для меня самыми близкими подругами. — У главной двери постоянно есть охрана. А все запасные выходы — и это особо подчеркнуто — снабжены сигнализацией, которая тут же включится, если кому-то из учителей взбредет в голову выйти погулять. Что за хренотень, черт побери?

Вряд ли бранные слова были так уж неприятны нашей пожилой Лиссе, потому что она бодро откликнулась из ванной:

— Хренотень — это точно!

— Погодите, там дальше еще интересней, — и я зачитала вслух: — «Обитатели каждого факультетского здания должны придерживаться того этажа, который подобран в соответствии с их половой принадлежностью. Никаких исключений не допускается. Все жилища снабжены датчиками задымления. Курить строго запрещено».

— Так где же нам курить? — удивилась Лисса.

— Очевидно, нигде. — И я еще раз перелистала все пять страниц «Информационного листка». — Здесь ничего не говорится насчет места для курения. Да, и алкоголь, между прочим, тоже ни-ни. Возможно, именно его-то эти два Шалтай-Болтая и пытались в нашем багаже отыскать.

Руби Джо хихикнула.

— Что такое?

— Я тебе потом расскажу. — В глазах у нее светилось коварство. — Ну, чего там еще нам нельзя? Может, нас ждет солдатская стрижка под ноль?

— Больше пока ничего. Только расписание занятий, — сказала я. — Да, и мы обязаны постоянно носить форму. Снимать ее разрешается только у себя «на квартире». «На квартире»! Боже мой! — Я прочитала им вслух еще несколько цитат из «листка» — сплошные грозные директивы: «вы обязаны», «вы должны» и «вы не должны». И нигде мне не встретилось ни одного слова «пожалуйста».

Двадцать четыре часа назад мы с Руби Джо ехали в автобусе, перебрасываясь шутками и постепенно перемещаясь поближе к кабине водителя и подальше от туалета с его отвратительными запахами мочи и дезинфектанта, насколько, конечно, нам могли позволить размеры нашего «рысака» и количество освобождавшихся мест. А сорок восемь часов назад я ела жареного цыпленка и пила искристое испанское вино, и мой муж вовсю притворялся, что в его блестящем семействе все в полном порядке.

Сейчас я чувствовала себя далеко не блестяще. Особенно когда сменила свое мягкое синее платье из джерси на мерзкую серую форму. Юбка и жакет сидели отвратительно, оказались страшно тяжелыми, а грубая ткань раздражала кожу.

— Да грошовые они, эти шмотки, сразу же видно! — возмутилась Руби Джо.

Но я уже почти забыла о грошовых шмотках. Голова моя была полна поистине «стодолларовых» мыслей, начиная с того, сколь сильно, должно быть, Энн меня сейчас ненавидит, и кончая тем, какое именно временное помешательство заставило меня собрать свои вещи, сесть в тот жуткий автобус и ехать через полстраны, не имея ни малейшего представления о том, во что я могу вляпаться.

Возможно, все матери полусумасшедшие. Возможно, это часть той сделки, которую мы заключаем, когда решаем позволить своему телу стать вместилищем и питательной средой для растущего ребенка; когда лежим, широко раздвинув ноги, и наши внутренности скручиваются узлом от боли; когда мы без конца тужимся, тужимся, тужимся, и нам уже начинает казаться, что силы совсем кончились; когда мы много ночей подряд бодрствуем, устроившись в кресле-качалке или на козетке возле рожденного нами крошечного существа, и покрываемся испариной при малейших изменениях в его аппетите, весе или температуре его тела.

Да, я совершила безумный поступок, приехав сюда. Но не менее безумный поступок я совершила бы, оставшись дома.

И теперь, так или иначе, выбора у меня не было.