– Вы сможете.

– Как?

– Как-нибудь, – услышав смешок Голта, он добавил: – Почему нет? Скажите, почему?

– Хорошо, скажу. Вы хотите, чтобы я был экономическим диктатором?

– Да!

– И будете подчиняться моим распоряжениям?

– Беспрекословно!

– Тогда начните с отмены всех подоходных налогов.

– О, нет! – выкрикнул мистер Томпсон, вскочив. – На это мы не можем пойти! Это… это не сфера производства. Это сфера распределения. Как мы будем платить государственным служащим?

– Увольте своих государственных служащих.

– О, нет! Это политика! Это не экономика! Вы не можете вмешиваться в политику! Нельзя требовать всего!

Голт скрестил на подушечке ноги и устроился поудобнее в парчовом кресле.

– Хотите продолжать дискуссию? Или поняли мою позицию?

– Я только…

– Вы убедились, что у меня есть позиция?

– Послушайте, – заговорил мистер Томпсон, сев на край кресла. – Я не хочу спорить. Я не силен в дебатах. Я человек действия. Время поджимает. Я только знаю, что у вас есть разум такого склада, какой нам необходим. Вы можете сделать все, заставить механизм работать, если захотите.

– Хорошо, отвечу вашим языком: я не хочу. Не хочу быть экономическим диктатором, даже на тот срок, чтобы издать приказ людям быть свободными, за который любой разумный человек плюнет мне в лицо, поскольку знает, что его права не должны зависеть от вашего или моего разрешения.

– Скажите, – спросил мистер Томпсон, задумчиво глядя на Голта, – чего вы добиваетесь?

– Я сказал по радио.

– Не понимаю. Вы сказали, что преследуете свой эгоистический интерес, и мне это понятно. Но что вам может быть нужно в будущем, чего вы не можете получить прямо сейчас, из наших рук, на тарелочке? Я думал, что вы – эгоист и практичный человек. Я предлагаю вам чек на все, что угодно, а вы отвечаете, что не хотите его. Почему?

– Потому что ваш чек не подкреплен фондами.

– Что?

– Потому что у вас нет ценностей, какие могли бы мне предложить.

– Я могу предложить вам все, чего вы можете пожелать. Только назовите это.

– Назовите сами.

– Хорошо, вы много говорили о богатстве. Если вам нужны деньги, то вам за три жизни не заработать того, что я могу дать вам через минуту, сию минуту, наличными. Хотите миллиард долларов, замечательный круглый миллиард?

– Что мне придется создать за него для вас?

– Нет, я имею в виду прямо из казначейства, новенькими кредитками… или… или, если хотите, золотом.

– Что мне это даст?

– Послушайте, когда страна вновь поднимется на ноги…

– Когда я поставлю ее на ноги?

– Хорошо, если вы хотите вести дела по-своему, если вам нужна власть, я гарантирую, что все мужчины, женщины и дети в стране будут подчиняться вашим указаниям и делать то, что вы хотите.

– Когда я научу их это делать?

– Если хотите чего-то для своей компании, всех тех людей, которые скрылись, работы, должностей, власти, освобождения от налогов, каких-то особых привилегий, только скажите, и они это получат.

– Когда я верну их обратно?

– Хорошо, чего же вы хотите?

– Для чего же вы мне нужны?

– Что?

– Что вы можете предложить мне такого, чего я не смогу добиться без вас?

Выражение глаз мистера Томпсона изменилось, когда он подался назад, словно загнанный в угол, но он впервые взглянул прямо на Голта и неторопливо произнес:

– Без меня вы не сможете выйти из этой комнаты.

Голт улыбнулся:

– Верно.

– Вы не сможете ничего производить. Вы можете остаться здесь голодать.

– Верно.

– Так что же, неужели не понимаете? – громкая, дружелюбная оживленность снова вернулась в голос мистера Томпсона, словно данного и понятого намека нужно было теперь благополучно избежать посредством тона. – я могу предложить вам жизнь.

– Она не принадлежит вам, и вы не можете предлагать ее, мистер Томпсон, – негромко сказал Голт.