Триумфальная арка - Эрих Ремарк (1946)

Я потерял ее, подумал Равик. Потерял навсегда — безвозвратно. Нельзя уже более надеяться, что она просто ошиблась, запуталась, что она еще может опомниться и вернуться. Хорошо знать все до конца, особенно когда разыгравшееся воображение начнет снова затемнять рассудок. Мягкая, неумолимая, безнадежно грустная химия! Сердце, однажды слившееся с другим, никогда уже не испытает того же с прежней силой. В какой-то уголок его души Жоан так и не удалось пробраться; только это время от времени заставляло ее тянуться к нему. Но, едва проникнув и в последний уголок, она, конечно, покинет его навсегда. Кто же станет дожидаться этого? Кого удовлетворит подобный исход? Кто пожертвует собой ради этого?

— Мне бы хотелось быть такой же сильной, как ты, Равик.

Он рассмеялся. Только этого еще не хватало!

— Ты намного сильнее меня.

— Неправда. Сам видишь, как я за тобой бегаю.

— В том-то и дело. Ты можешь себе это позволить. Я — не могу.

Она внимательно посмотрела на него. Ее лицо просветлело на мгновение, но тут же погасло.

— Ты не умеешь любить, — сказала она. — Ты никогда не бросаешься в омут.

— Зато ты — всегда. Вот почему тебя вечно кто-то спасает.

— Ты не хочешь говорить со мной серьезно?

— Я говорю с тобой совершенно серьезно.

— Если меня вечно кто-нибудь спасает, почему же я никак не могу порвать с тобой?

— Я бы этого не сказал.

— Оставь, пожалуйста! Если бы я действительно могла, разве я стала бы ходить за тобой по пятам? Других я забывала. А тебя вот забыть не могу. Почему?

Равик сделал глоток.

— Быть может, потому, что ты не сумела полностью прибрать меня к рукам.

Какое-то мгновение она казалась озадаченной, затем отрицательно покачала головой.

— Но мне и других не всегда удавалось прибрать к рукам, как ты выражаешься. А в иных случаях об этом вообще не могло быть речи. И все же я их забывала. Я была несчастна и все же забывала их.

— Забудешь и меня.

— Нет, не забуду. Никогда не забуду! Да ты и сам это знаешь.

— Человек не подозревает, как много он способен забыть. Это и великое благо, и страшное зло.

— Скажи мне наконец, отчего у нас все так глупо получается?

— Этого никто не объяснит. Чем больше мы друг с другом говорим, тем меньше что-либо понимаем. Есть вещи, которые невозможно ни понять, ни объяснить. Слава Богу, что в нас еще есть что-то темное, дремучее, какой-то клочок джунглей… А теперь я пойду.

Она порывисто вскочила.

— Не оставляй меня одну!

— Ты действительно хочешь спать со мной?

Она посмотрела на него, но ничего не сказала.

— Надеюсь, нет? — добавил он.

— Зачем ты спрашиваешь?

— Чтобы хоть чем-то развлечься. Ложись спать. Уже светает. Сейчас не время разыгрывать трагедии.

— Ты не хочешь остаться?

— Нет. И никогда больше не приду.

Она стояла, словно оцепенев.

— В самом деле никогда?

— В самом деле. И ты тоже никогда больше ко мне не придешь.

Она медленно повернула голову и указала на фотографию.

— Из-за него?

— Нет.

— Не понимаю. В конце концов мы могли бы…

— Нет, — быстро сказал он. — Только не это. Остаться друзьями? Развести маленький огородик на остывшей лаве угасших чувств? Нет, это не для нас с тобой. Так бывает только после маленьких интрижек, да и то получается довольно фальшиво. Любовь не пятнают дружбой. Конец есть конец.

— Но почему именно сейчас?

— Ты права. Это должно было произойти раньше. Когда я вернулся из Швейцарии. Но никто не всеведущ. А иногда и не хочется знать всего. Ведь это была… — он вдруг остановился.

— Что ты хотел сказать, Равик?

Она словно чего-то не понимала, но изо всех сил старалась понять. Ее лицо стало бледным, а глаза прозрачными.

— Говори же, Равик! Что это было у нас? — прошептала она.