Триумфальная арка - Эрих Ремарк (1946)

Жоан вышла из «Шехерезады». Она открыла дверцу такси, в котором находился Равик.

— Поедем, — сказала она. — Уедем отсюда. К тебе.

— Что-нибудь случилось?

— Нет. Ничего. Просто мне опротивели ночные рестораны.

— Минутку. — Равик подозвал цветочницу, стоявшую у входа. — Мамаша, — сказал он. — Давай все твои розы. Сколько за них? Только не сходи с ума.

— Шестьдесят франков. Для вас. За то, что вы дали мне рецепт против ревматизма.

— Помогло?

— Нет. Да и не поможет: всю ночь стоишь в этакой сырости.

— Вы самый разумный пациент из всех; какие у меня были. — Он взял розы.

— Вот чем я заглажу свою вину — ведь утром ты проснулась одна и ушла без завтрака, — сказал он Жоан и положил розы в машине у ее ног. — Хочешь еще выпить?

— Нет. Поедем к тебе. Цветы положи на сиденье.

— Им и там хорошо. Цветы надо любить, это верно, но не следует с ними церемониться.

Она порывисто обернулась к нему.

— Ты хочешь сказать, любить можно, баловать нельзя?..

— Нет. Я хочу сказать, что прекрасное вряд ли стоит драматизировать. Помимо всего прочего, нас ничто не должно разделять, даже цветы.

Жоан с сомнением посмотрела на него, лицо ее просветлело.

— Знаешь, что я сегодня делала? Жила. Снова жила. Снова дышала. Снова очутилась на земле. У меня снова появились руки. И глаза, и губы…

Медленно двигаясь по узкой мостовой, шофер осторожно маневрировал среди машин. Потом резко вырвался вперед. Толчок был настолько сильным, что Жоан едва не упала на Равика. На мгновение он обнял ее. От Жоан веяло теплым ветром, под ним таял ледок, намерзший за день, улетучивался холодок самозащиты, который он в себе ощущал… А она сидела рядом и говорила, поглощенная своим чувством и собой.

— Весь день вокруг меня бурлило, словно везде били ключи; струи хлестали в затылок и грудь, казалось, я вот-вот зазеленею и покроюсь листьями и цветами… Водоворот втягивал меня все глубже и глубже… И вот я здесь… И ты…

Равик посмотрел на нее. Подавшись вперед, она сидела на грязном кожаном сиденье, над черным вечерним платьем белели плечи. Она была откровенна, бездумна и, не стесняясь, говорила все, что чувствует, рядом с ней он казался себе жалким и суховатым.

Я оперировал, подумал он. Забыл о тебе. Был у Люсьенны. Витал где-то в прошлом. Без тебя. Потом пришел вечер, и постепенно пришло тепло. Я не был с тобой. Думал о Кэт Хэгстрем.

— Жоан, — сказал он и взял ее за руки. — Нам нельзя сразу поехать ко мне. Я еще должен заглянуть в клинику. Всего на несколько минут.

— Посмотреть женщину, которую оперировал?

— Не ту, которую оперировал утром. Другую. Может, подождешь меня где-нибудь?

— Ты едешь туда сейчас?

— Так лучше сделать. Не хочется, чтобы вызывали потом.

— Я могу подождать у тебя. Успеешь подвезти меня?

— Да.

— Тогда поехали. А ты приедешь после. Я подожду.

— Хорошо.

Равик назвал шоферу адрес. Откинувшись назад, он положил голову на спинку сиденья. Его рука все еще лежала на руке Жоан. Он чувствовал, что она хочет услышать от него что-то. О себе и о нем. Но он не мог говорить. Она сказала уже слишком много. Больше, чем нужно, подумал он.

Машина остановилась.

— Поезжай, — сказала Жоан. — Устрою все сама. Я не боюсь. Дай мне ключ.

— Ключ у портье.

— Ладно, возьму у него. Придется и этому научиться. — Она собрала цветы. — Научиться у мужчины, который уходит, когда ты спишь, и возвращается, когда ты его не ждешь… Тут, пожалуй, придется многому учиться… Так уж лучше начинать сразу…

— Я провожу тебя наверх. Не надо ничего преувеличивать… Очень жаль, что мне сразу же придется уйти.

Она смеялась. И выглядела очень юной.

— Подождите, пожалуйста, минутку, — сказал Равик шоферу.

Шофер хитро прищурился.

— Сколько угодно.

— Дай ключ, — сказала Жоан, когда они поднимались по лестнице.

— Зачем?