Триумфальная арка - Эрих Ремарк (1946)

— Дай. — Она открыла дверь, но осталась стоять на пороге. — Чудесно! — произнесла она куда-то во мрак, царивший в комнате. За окном в облаках плыла голая луна.

— Чудесно? В этой конуре?

— Да, чудесно! Все чудесно!

— Может, так кажется только сейчас — пока темно. Ну а если… — Равик потянулся к выключателю.

— Оставь. Зажгу сама. А теперь иди. Только возвращайся не завтра после полудня.

Жоан стояла у двери во мраке. За плечами у нее струился серебряный свет. Все в ней было тайной, загадкой, волнующим призывом. Манто соскользнуло с плеч и черной пеной легло у ее ног. Она прислонилась к стене и медленно поймала рукой луч света, проникший из коридора.

— Иди и возвращайся, — сказала она и затворила дверь.

Температура у Кэт Хэгстрем снизилась.

— Как она спала? — спросил Равик у сонной сестры.

— Проснулась в одиннадцать. Хотела вас видеть. Я передала ей все, что вы поручили.

— О перевязке ничего не спрашивала?

— Спросила. Я ответила, что пришлось резать. Несложная операция. И что завтра вы ей все объясните сами.

— Больше ничего?

— Ничего. Она сказала, что раз вы сочли нужным поступить так, значит, все в порядке. Просила передать вам привет, если зайдете ночью, и сообщить, что она вам полностью доверяет.

— Так…

Равик постоял немного, глядя на черные волосы сестры, расчесанные на прямой пробор.

— Сколько вам лет? — спросил он.

Она удивленно подняла голову.

— Двадцать три.

— Двадцать три… И давно работаете сестрой?

— Два с половиной года. В январе будет ровно два с половиной года.

— Любите свою работу?

Круглое, как яблоко, лицо девушки расплылось в улыбке.

— Мне она нравится, — с готовностью ответила сестра. — Конечно, попадаются трудные больные, но в большинстве они очень симпатичны. Мадам Бриссо вчера подарила мне красивое, почти новое шелковое платье. А на прошлой неделе я получила пару лакированных туфель от мадам Лернер. Помните ее? Она умерла у себя дома. — Сестра снова улыбнулась. — Мне совсем не приходится тратиться на вещи. Почти всегда что-нибудь да подарят. А если мне не подходит, могу обменять у подруги — у нее магазин. Так что живется мне совсем неплохо. Мадам Хэгстрем тоже очень щедра. Она дает деньгами. В прошлый раз сто франков дала. За каких-нибудь двенадцать дней. А сколько она теперь пробудет у нас, доктор?

— Подольше. Несколько недель.

У сестры был совершенно счастливый вид. За ее ясным, гладким лбом роились мысли: она подсчитывала, сколько ей еще перепадет. Равик снова склонился над Кэт. Ее дыхание было ровным. Слабый запах раны смешивался с терпким ароматом волос. Он вдруг остро ощутил всю невыносимость своего положения. Кэт полностью доверяет ему! Доверие! Узкий, весь в разрезах живот, куда проник хищный зверь. И он наложил швы, не в силах чем-либо помочь ей. Доверие…

— Спокойной ночи, сестра, — сказал он.

— Спокойной ночи, доктор.

Круглолицая сестра опустилась в кресло, стоявшее в углу, завесила лампу, чтобы свет не тревожил больную, обернула ноги одеялом и взяла журнал — один из бесчисленных образчиков дешевого чтива — детективные рассказы вперемежку с фотографиями кинозвезд. Устроившись поудобнее, она принялась читать. Рядом, на маленьком столике лежал раскрытый кулек с шоколадными коржиками. Уходя, Равик заметил, как она, не отрываясь от чтения, вытащила один из них. Иногда не понимаешь простейших вещей, подумал он; в одной и той же комнате два человека; один смертельно болен, а другой к этому совершенно равнодушен. Он затворил дверь. Но разве я сам не такой же? Разве я не ухожу из этой комнаты в другую, где?..