Триумфальная арка - Эрих Ремарк (1946)

— Жоан, ты и в самом деле считаешь, что мы сможем так жить?

— А что нам мешает? Ведь у других все это есть! Им тепло, они всегда вместе, живут в своих квартирах… Закроешь дверь — и конец беспокойству, оно уже не просачивается сквозь стены, как здесь.

— Ты в самом деле так считаешь? — повторил Равик.

— Конечно.

— Маленькая уютная квартирка с маленьким уютным обывательским счастьем. Маленький уютный покой на краю вулкана. Ты в самом деле считаешь это возможным?

— Можно бы подыскать другие слова, — печально проговорила она. — Не такие презрительные. Когда любят, находят иные слова.

— Не в словах дело, Жоан. Неужели ты всерьез так думаешь? Ведь мы не созданы для такой жизни.

Она остановилась перед ним.

— Неправда, я создана.

Равик улыбнулся. В его улыбке были нежность, ирония и грусть.

— Нет, Жоан, — сказал он. — И ты не создана для нее. Ты — еще меньше, чем я. Но главное не в этом. Есть и другая причина.

— Да, — заметила она с горечью. — Я знаю.

— Нет, Жоан. Не знаешь. Но я скажу тебе. Пусть все будет ясно. Так лучше.

Она все еще стояла перед ним.

— Скажу все в двух словах, — продолжал он. — А после не расспрашивай меня ни о чем.

Она ничего не ответила. Внезапно лицо ее стало пустым, таким же, каким было прежде. Он взял ее за руку.

— Я живу во Франции нелегально, — сказал он. — У меня нет документов. Вот почему я никогда не смогу снять квартиру, никогда не смогу жениться, если полюблю. Для этого нужны удостоверения и визы. У меня их нет. Я даже не имею права работать. Разве что тайком. Я никогда не смогу жить иначе, чем теперь.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Это правда?

Он пожал плечами.

— Тысячи людей живут примерно так же. Это ни для кого не секрет. Вероятно, и для тебя… Я лишь один из тысяч. — Он улыбнулся и отпустил ее руки. — Человек без будущего, как говорит Морозов.

— Да… но…

— В сущности, мне не так уж плохо. Я работаю, живу, у меня есть ты… Все остальное несущественно.

— А полиция?

— Ее это не особенно занимает. Если я случайно попадусь, меня вышлют. Только и всего. Но это маловероятно. А теперь позвони в «Шехерезаду» и скажи, что сегодня ты не придешь. Пусть нынешний вечер будет наш. Целиком наш. Скажи, что заболела. Если понадобится справка, нам поможет Вебер.

Она не двигалась с места.

— Вышлют, — сказала она, словно только сейчас начиная понимать его. — Вышлют… Из Франции… И ты не будешь со мною.

— Очень недолго.

Казалось, она не слышит его.

— Тебя не будет, — сказала она. — Не будет! А мне что тогда делать?

Равик улыбнулся.

— Да, — сказал он. — Действительно, что тебе тогда делать?

Положив руки на колени, она сидела словно в оцепенении.

— Жоан, — сказал Равик. — Я уже два года в Париже, и ничего со мной не случилось.

Выражение ее лица оставалось прежним.

— А если случится?

— Тогда я быстро вернусь. Через одну-две недели. Что-то вроде небольшого путешествия, и только. А теперь позвони в «Шехерезаду».

Она медленно поднялась.

— Что мне им сказать?

— Скажи, что у тебя бронхит. Постарайся говорить хриплым голосом.

Она подошла к телефону. Потом быстро вернулась.

— Равик…

Он бережно отстранил ее.

— Довольно, — сказал он. — Забудь. Может быть, для нас это даже благо — мы не станем рантье страсти. И любовь наша сохранится чистой, как пламя… Она не превратится в кухонный очаг, на котором варят капусту к семейному обеду… А теперь позвони.