Я застываю в ожидании ответа Ройзман. То, что Пелевины продали дочь за кругленькую сумму инвестиций, как по мне, уже о многом говорит. Но женщина смеётся:

– Что вы! Лена души не чаяла в Рите. Она посвящала ей каждую свободную секунду. Даже просто проходя мимо комнаты, в которой находилась девочка, мать не могла сдержаться: то по головке погладит, то поцелует, то обнимет. Она никогда не повышала на детей голос, никогда не поднимала руку. Даже если Рита проказничала, Лена лишь хвалила её и посмеивалась над шалостями.

– А их было много?

– Меньше, чем у любого другого ребёнка пятилетнего возраста. Рита всегда казалась мне старше своих лет. Собранная, осознанная. Славная малышка.

– Как вы думаете, Максим был таким же? – спрашиваю я.

– Я действительно мало с ним занималась. Когда пересекались, у меня не возникало сомнений, что оба ребёнка Пелевиных одинаково прекрасны.

– Однако, сыном Пелевина занималась сама, а для дочери наняли вас, – задумчиво протягивает Ангелина. – Как погиб Максим?

– В тот день наконец вылезло солнце. Пелевины были в отъезде, но каждое утро Лена звонила на домашний телефон и интересовалась состоянием детей. Вот и в то утро мы поговорили, и она сказала: «Раз стоит хорошая погода, съездите на большую площадку в парк. Дети порадуются теплу и смене обстановки. – начинает свой рассказ Ирма Марковна. – После завтрака мы и отправились. Дети катались на качелях-каруселях, съезжали с горки. Народу была тьма тьмущая. После долгой серой зимы все наконец вылезли погреться на солнышке. Я перебросилась парой фраз с бабушкой, которая гуляла с внучатами, а когда стала искать взглядом деток, уже их не нашла. Бросилась вокруг площадки, заглядывая в лица каждому из детей, оббежала всё вокруг, спрашивала прохожих… Это был просто кошмар! Так я думала поначалу. Но настоящий кошмар случился потом.

Женщина судорожно вздыхает, переводя дыхание, и продолжает говорить:

– Женщина с коляской мне сказала, что видела похожих по описанию детей. Они шли по дорожке к набережной. Я бросилась туда, но самое страшное уже произошло. Рита стояла на берегу с двумя рыбакам. Она так громко плакала, что моё сердце на мгновение перестало биться. Но я всё думала: где Максим? Едва я подошла, мужчины наперебой доложили: ушёл под лёд, спасателей вызвали, девочку еле спасли. Как я на ногах устояла, до сих пор не знаю. Горя мы все натерпелись, а на Пелевиных смотреть было страшно. Я думала, уроют меня, но Лена была сама не своя от горя, а Виктор Андреевич уверил, что сейчас им как никогда ранее требуется моя помощь с дочкой. Меня ни в чём не обвиняли.

– Вам не показалось это странным? – спрашивает Геля, и я с ней согласен.

Мне кажется, первой реакцией родителей, переживших такую трагедию, было бы повесить вину за случившееся на ответственного взрослого.

– Полиция опрашивала свидетелей, я же действительно никуда не отлучалась и надолго не отвлекалась. Проводились следственные эксперименты, я давала показания на детекторе лжи… Это страшно, каких-то пара минут, которые стали роковыми…

– А рыбаки видели, как ребёнок ушёл под лёд или же позже нашли уже одну девочку? – спрашиваю о том, что меня беспокоит.

– К сожалению, я не могу ответить вам на этот вопрос.

– Долго вы проработали после этого у Пелевиных? – подаёт голос Власова.

– Примерно с полтора месяца. Муж как раз устроился на прибыльную работу, сын женился, и сноха вот-вот должна была родить. Я и работу-то искала временную. Мужа сократили из НИИ…

Женщина завершает свой рассказ, и мы прощаемся. Я в замешательстве. Даже не знаю, что и думать. Но отдаю распоряжение парням найти ещё и то старое дело в архивах. Не думаю, что есть смысл перепроверять показания свидетелей спустя столько лет, но одно мне очень важно узнать. Видел ли хоть кто-то, кроме пятилетней Риты, как Максим Пелевин ушёл под лёд?

– Разве мы не едем обратно в Нагорск? – спрашивает Власова минут через двадцать.