Следы в Крутом переулке - Валерий Винокуров, Борис Шурделин (1989)

— Я? На черта вы мне сдались?

— А люди таких вопросов не задают. Что видят, то и говорят.

— При чем здесь люди? Лучше скажи, зачем ты меня вызывала? Правду говори. Пока никто не знает, что ты мне звонила.

— Предупредить хотела. Он сказал, что убьет тебя. Не понимаешь? Сказал, что не будет ему счастья, пока ты ходишь по земле. Не понимаешь? Ревновал он, ревновал. К старому. Не верил, что я могу забыть тебя. Чувствовал, что с тобой мне лучше было, чем с ним. боялся, что стану снова с тобой встречаться.

Зябкая дрожь пробрала Елышева. Ему показалось, что холодный пот выступил у него на лбу, он даже тронул свой лоб тыльной стороной ладони: лоб был сухой, горячий. Если Петрушин сказал Надьке, что убьет Елышева, зачем же она вызывала его из казармы в полночь? Чтобы предупредить? Но ведь могла и по телефону? Или днем как-нибудь? Но она позвонила ему с завода и долго, настойчиво упрашивала встретить ее на остановке после вечерней смены. А сама так и не появилась. Зато Петрушин мелькнул на остановке. Тогда Елышев подумал, что ему тот привиделся. Он и ушел, не дождавшись последнего автобуса, потому что ему привиделся Петрушин, и он вдруг понял тогда, что зря согласился встретиться с Надькой. А Петрушин, оказывается, не привиделся ему, он, значит, и, впрямь был там. Елышев понял это, когда нашел на рассвете Петрушина, мертвого, на чугунном кладбищенском заборе. Но почему тот пришел на остановку, хотя вроде никогда прежде не встречал Надьку после смены? Мог ли он знать, что она позвала Елышева? Мысль о том, что она решила подстроить их встречу, что потому так настойчиво уговаривала его отлучиться, ненадолго с дежурства, бросила в дрожь старшину.

— Но почему же ты сама не пришла? — спросил он, ожидая ее оправданий и одновременно понимая, что никакие оправдания теперь его не успокоят, теперь он всегда будет считать, что она хотела устроить его встречу с Петрушиным.

— Я опоздала. Задержалась на работе. Думала, что сразу убегу после смены, но документацию не успела оформить. Приехала последним автобусом, а тебя на остановке нет, и никого уже не было.

— Учти, я молчать не буду. Если спросят, скажу, как было. Что ты мне звонила и вызвала меня. Что ты мне хотела сказать? Что он ревнует, что хочет убить меня?

— Ничего я не хотела. Хотела просто увидеть тебя. Потому что боялась. И за тебя, и за себя. Сама не знаю, зачем тебе звонила. Одно знаю: теперь очередь за мной.

— Какая очередь? Что ты мелешь?

Надежда не ответила. Даже не посмотрела на него. Повернулась и пошла прочь. Поскрипывал мокрый песок под ее каблуками. Ветерок, набежавший из степи, трепал ее волосы.

Злость подсказывала Елышеву самые нелепые решения. Но дорога до казармы остудила голову, успокоила. В конце концов Петрушина, грозившего ему, уже нет. А Надьке можно не верить. Не верить в ее страхи. Может быть, снова она заманивает его, надеясь пробудить жалость? Но ведь тот, кто убрал Петрушина, еще не пойман. Привалов, конечно, найдет, узнает, кто это был. Но кто бы ни был, какие бы ни были у него счеты с Петрушиным, к чему ему связываться с Надькой?

Он как раз проходил через КПП, когда зазвонил городской телефон. Дежурный взял трубку, ответил, выслушал, удивленно взглянул на оказавшегося рядом Елышева и молча протянул ему трубку.

— Слушаю, — сказал Елышев и снова вспыхнул от злости, услышав ее голос. — Что тебе еще надо?

Надежда прерывающимся от волнения голосом сообщила, что в ее отсутствие кто-то пытался проникнуть в ее дом. Один замок сломали, а со вторым справиться не смогли. Проникнуть в дом Петрушина было не так-то просто.

— Но кому это нужно? — кипел Елышев. — И почему ты мне звонишь? Вызывай милицию.

«Значит, нужно, — кричала в трубку Надежда. — А тебе звоню, потому что боюсь».

— Что у вас там, золота много?

«А, может быть, что-нибудь дороже золота?» — отвечала Надежда.

— Ты, что ли, дороже?