Клетка - Стеф Хувер (2019)

Молчали всю дорогу – несколько часов. Амелия чуть опустила оконное стекло, чтобы влетавший в него ветер рвал в клочья и уносил прочь скопившуюся в салоне гнетущую тишину.

Отец дважды пытался заговорить. Амелия все в том же зеркале видела, как беззвучно вздрагивали его губы, и слова уже готовы были сорваться с них, но застывали, таяли без следа. Она и сама порывалась несколько раз хоть что-нибудь сказать. Только вот – что? Надо же… Растратила бездумно весь запас слов, выданный на жизнь.

Так ни на что и не решившись, Амелия задремала. Очнулась она от тихого сообщения:

– Приехали.

Приехали, да. Амелия узнала и местность, и здание. Но еще, наверное, с полминуты они сидели в машине. Абсолютно неподвижно. Пока отец не развернулся и не произнес:

– Ну что? Выходим?

Главный холл пансионата был просторным и светлым. Легкие прозрачные занавески на огромных окнах, растения в кадках, аккуратные бежевые диванчики. Обстановка, располагающая к позитиву и безмятежности. Но на самом-то деле все не так. Тоже – обман, мираж, видимость полного благополучия.

Их уже поджидала женщина в светло-голубой униформе. Приглашающим жестом указала направление и сама пошла рядом, о чем-то тихонько докладывая отцу. Амелия не пыталась прислушиваться, плелась следом.

Поднялись на второй этаж, оказались в коридоре, почти таком же, как в школе: длинном и не слишком широком.

И так же с двух сторон – двери, двери, двери. Сотрудница толкнула одну из них.

И опять внутри светло и просторно. Все тот же мираж.

Раньше, сколько раз Амелия ни приезжала, мама непременно сидела в кресле напротив окна. И комната была немного другая. Действительно комната. А сейчас, скорее, больничная палата.

Специально оборудованная кровать, стойка капельницы, трубки и провода, ведущие к приборам. Вот они казались живыми: подмигивали огоньками, попискивали, играли линиями на мониторах. А мама…

Ее и не сразу заметишь. Сливается с пространством, с белоснежным бельем на постели. Только темные пряди волос контрастируют, притягивают внимание. А кожа совсем бледная, словно не плоть, а тоже какой-то материал. И лицо отрешенное, без выражения. В приоткрытых глазах – пустота.

Отец по-прежнему что-то чуть слышно обсуждал с женщиной в униформе. Наверное, она – врач, иначе какой толк с ней разговаривать? А Амелия стояла и смотрела, стояла и смотрела. Приборы жили, а мама… В общем-то тоже жила, но…

– А что дальше? – Амелия развернулась к беседующим. – Что дальше? Ей станет лучше? Хотя бы так же, как раньше?

Врач слегка растерялась. Не ожидала от Амелии вопросов, вот и сразу не нашлась что ответить.

– Ну-у… В данном случае трудно сказать что-то определенное. Будем надеяться…

Амелия перебила:

– Только надеяться? И это все, что вы можете сделать?

– Но… – начала врач, однако отец осторожно тронул ее за локоть и сразу шагнул к дочери, ухватил за плечи, легко сжал.

– Амелия, – заглянул в лицо, на мгновение прикрыл глаза и едва заметно вздохнул.

Губы опять дрогнули. Хотел что-то сказать, но не нашел слов. Ничего не подходило. То привычное, произносимое в подобных ситуациях, не годилось. Абсолютно. Ни «все будет хорошо», ни «все наладится», ни «не переживай».

Нельзя не переживать. Потому что не наладится и уже не будет хорошо.

И все же, как ни странно, стало спокойней. Чуть-чуть. От этих пожатий, и от наполненного усталостью взгляда, и от собственного имени, в кои-то веки произнесенного тихо и с давно забытой нежностью.

– Мы выйдем ненадолго. Останешься здесь?

– Ладно.

Дверь тихо закрылась, и Амелия осталась в палате одна. Ну, то есть не одна, конечно, с мамой и… что делать?