Семь смертей Эвелины Хардкасл - Стюарт Тёртон (2018)

Закрываю за Мадлен дверь, зажигаю керосиновую лампу, обдумываю свои дальнейшие действия. По углам прячется мрак. В голове бьется мысль, последнее полуоформившееся чудовище еще не извлечено из темноты на свет. Подумать только: когда я был Беллом, то сокрушался об отсутствии воспоминаний! А теперь их слишком много. Воспоминания распирают ум, как битком набитый сундук, но для Голда все окружающее обретает смысл только на холсте, поэтому ответы надо искать на картинах. Раштон и Рейвенкорт научили меня ценить способности тех, в кого я воплощаюсь, а не сокрушаться об их недостатках.

Беру лампу и направляюсь в мастерскую на задах хижины, ищу краску. Вдоль стен расставлены картины – одни холсты недописаны, другие распороты в лоскуты. Повсюду валяются бутылки, винные лужицы заливают пол и смятые или разорванные карандашные эскизы. На стене потеки скипидара, который Голд в ярости выплеснул на какой-то пейзаж.

Посреди мастерской, будто поленница, приготовленная для костра, высится груда старых фамильных портретов, выдранных из ветхих, источенных жучком рам. Скипидар разъел изображения, лишь там и сям виднеются бледные черты. Эвелина говорила, что Голда пригласили отреставрировать полотна в Блэкхите. Судя по всему, старинные шедевры ему не понравились.

Пока я разглядываю портреты, у меня зарождается мысль.

Нахожу на полке кусок угля, возвращаюсь в хижину, опускаю лампу на пол. Чистого холста нет, поэтому все свои замыслы я переношу на стену, в трепещущий круг света, отбрасываемый лампой. Идеи выплескиваются с такой скоростью, что уголек стирается за несколько минут, и мне приходится возвращаться в темноту за новым.

От листвы имен, записанных под самым потолком, к полу опускается разветвленный куст сегодняшних событий; его корни уходят на девятнадцатилетнюю глубину, оплетают утонувшего мальчика на дне озера. Нечаянно задеваю недавний порез на руке, окрашиваю куст алым. Отрываю рукав сорочки, перевязываю рану, продолжаю работать. На горизонте загорается полоска рассвета. Отступаю от стены, роняю уголек, он разбивается на голых досках пола. Я без сил сижу перед стеной, сжимаю дрожащую руку.

«Недостаток информации заставляет действовать вслепую, избыток информации ослепляет».

Щурю глаза, вглядываюсь в рисунок. Два узловых пересечения обозначают два пробела в истории. Все прояснится, если найти ответы на два вопроса: что знала Миллисент Дарби и где Хелена Хардкасл.

Дверь распахивается, в хижину врывается запах росы.

От усталости я не в силах даже оглянуться. Я таю, как свечной воск, растекаюсь лужей по полу, застываю, жду, пока меня отскребут. Меня неудержимо клонит ко сну. Сейчас бы закрыть глаза и уснуть, полностью отрешиться от мыслей, но это мое последнее воплощение. Если я не добьюсь успеха, то все начнется сначала.

– Вы здесь? – изумленно произносит Чумной Лекарь. – Обычно к этому времени вы теряете рассудок… Как вам… Что это?

Он проходит мимо меня, шурша плащом. При свете дня маскарадный костюм выглядит нелепо, вместо жуткой полуночной птицы – балаганный фигляр. Понятно, почему Чумной Лекарь предпочитает ночные визиты.

Он останавливается у стены, проводит рукой в перчатке по кусту, размазывает имена.

– Великолепно, – бормочет он, разглядывая изображение.

– Как там Серебристая Слезинка? – спрашиваю я. – Ее же подстрелили в лесу.

– Ее пришлось задержать в витке, – грустно произносит он. – Иначе ей не выжить. А так очнется через несколько часов, будто только что здесь очутилась, и повторит вчерашний день. Через какое-то время ее отсутствие заметят и в конце концов освободят. А я буду вынужден объясниться.

Он стоит, рассматривая мой рисунок, а я открываю дверь. Солнечный свет заливает лицо, согревает шею и руки. Я щурюсь, вдыхаю золотистое сияние. Еще никогда я не просыпался в такую рань, не видел, как над Блэкхитом встает солнце.

Это чудесное зрелище.