Гостиная в моих апартаментах роскошно, со вкусом, обставлена: под люстрой, сверкающей отраженным светом огня в камине, стоит диван и кресло. На серванте выстроились бутылки с напитками всех сортов, тарелки с нарезанными фруктами и ведерко подтаявшего льда. Рядом на блюде высится гора сэндвичей с ростбифом, истекающих горчицей. Брюхо требует еды, но тело не слушается.

Мне нужно отдохнуть.

Кресло протестующе стонет под моим весом, ножки гнутся от тяжести. Дождь стучит в окна, небо мрачно лиловеет, как синяк. Интересно, это те же самые капли из тех же самых туч, что и вчера? Роют ли кролики те же самые норы, вспугивают тех же самых насекомых? Летают ли те же самые птицы, бьются в те же самые стекла? Если все это – западня, то на какого зверя?

– Да, выпить сейчас не помешает, – бормочу я, потирая ноющие виски.

– Вот, пожалуйста, – произносит женский голос у меня за спиной; худая рука с костлявыми огрубелыми пальцами протягивает мне бокал из-за плеча.

Пытаюсь повернуться, но Рейвенкорта слишком много, а кресла слишком мало.

Женщина нетерпеливо покачивает бокал, в нем тонко звенят льдинки.

– Пейте скорее, пока лед не растаял, – говорит она.

– Надеюсь, вы извините мою излишнюю недоверчивость, но не в моих привычках принимать угощение от незнакомцев, – замечаю я.

Она наклоняется к моему уху, обдает его теплым дыханием.

– А мы с вами знакомы, – шепчет она. – Я была в повозке вместе с дворецким. Меня зовут Анна.

– Анна! – восклицаю я, пробую привстать.

Ее рука, тяжелая, как наковальня, давит мне на плечо, вталкивает в кресло.

– Не утруждайте себя понапрасну, я здесь ненадолго, – говорит она. – Мы с вами скоро встретимся, а пока, прошу вас, не ищите меня.

– Но почему?

– Потому что меня ищете не вы один, – объясняет она, отступив на шаг. – Лакей тоже меня разыскивает. Ему известно о нашем сотрудничестве. Если вы продолжите поиски, то выведете его на мой след. Пока меня не обнаружат, я в относительной безопасности. Так что отзовите ваших ищеек.

Легкими шагами она медленно отходит к дальней двери.

– Погодите! – прошу я. – Вы знаете, кто я? Почему мы здесь оказались? Вам же наверняка хоть что-то известно.

Она молчит, обдумывает услышанное.

– После пробуждения моя память сохранила одно-единственное имя, – наконец произносит она. – По-моему, оно ваше.

Я стискиваю подлокотники кресла:

– Какое имя?

– Айден Слоун, – говорит она. – Вот, я выполнила вашу просьбу. Выполните же и вы мою. Не ищите меня больше.

17

– Айден Слоун, – произношу я, смакуя гласные. – Айден… Слоун. Айден. Айден. Айден.

Вот уже полчаса я на разные лады выговариваю имя, надеясь вызвать в своем строптивом разуме хоть какое-то подобие узнавания. Увы, за это время у меня всего-навсего пересохло во рту. Такое времяпровождение очень раздражает, но ничего другого мне не остается. Хелена Хардкасл так и не явилась на встречу, назначенную в половине второго. Я отправил к ней служанку узнать, в чем дело, и выяснилось, что хозяйку Блэкхита не видели с самого утра. Она куда-то исчезла.

Хуже другое: ни Каннингем, ни Мадлен Обэр ко мне не приходили. Разумеется, я не особо надеялся, что камеристка Эвелины явится ко мне по первому зову, но Каннингема не было уже несколько часов. Не знаю, что его задерживает, теряю терпение. Нам надо сделать многое, а времени в обрез.

– Сесил, вы у себя? – произносит сиплый голос. – А Хелена еще с вами? Мне сказали, что у вас с ней встреча.

В дверях стоит старуха в широком красном салопе; на голове шляпка, на ногах – перепачканные грязью резиновые сапоги почти до колена, на щеках играет румянец, на лице застыла недовольная гримаса.

– Нет, мы с ней еще не виделись, – отвечаю я. – Вот, до сих пор жду.