Ультима - Лиза Хилтон (2018)

Большинство художников умирают совсем не эстетично. Артемизия умерла от истощения и лихорадки во время чумы, Караваджо стал беспомощным заикающимся бродягой и умер на пустынном берегу в Италии, Гоген помешался и умер от голода в своем извращенном раю. Мы предпочитаем представлять себе их жизнь по их картинам. Этих троих объединяло насилие, жертвы, кровь. Караваджо лишь однажды подписал свою работу и сделал это кровью святого. В Риме он убил человека, и папа назначил вознаграждение за его голову. В результате Караваджо попал на Мальту к рыцарям святого Иоанна Иерусалимскогои предложил им свой талант на откуп. Членство в ордене аннулировало бы потенциальное наказание. В источниках говорится о том, что Караваджо неправильно понял природу сделки, что он, по сути, променял эшафот на рукотворную тюрьму, но мне нравится думать, что больше всего на свете ему хотелось снова взять в руки кисть и поэтому он решил рискнуть. Он всегда предпочитал неприятности послушанию. «Усекновение главы Иоанна Крестителя» стало самой большой картиной для алтаря за всю карьеру Караваджо, он создал ее для собора в Валлетте, где его должны были посвятить в рыцари. Он поместил святого в мрачный внутренний двор в предрассветный час, в своего рода версию фригидного каменного мешка, где Гоген наблюдал за казнью Прадо. Пир окончен, дворец спит, все покинули зал, где танцевала Саломея, оставив там лишь призрачные винные пары и ароматы благовоний. Где-то в недрах дворца ей снится заслуженная награда. Палач склонился над согбенной жертвой, меч лежит рядом с ним на земле. Он сделал свою работу, но дело еще не закончено. Меч глубоко вошел в шею Иоанна, но голова еще не отделена от тела, рана огромная и рваная. Палач хватает Иоанна за волосы и бесстрастно тянется к висящему на поясе ножу, чтобы перерубить последний позвонок и сухожилия на еще живом теле. Жертва уже не жива, но и не мертва, он застыл в бесконечной, безжалостной агонии. Кровь хлещет алым фонтаном, и если присмотреться, то струйки крови, стекая, как будто вышивают на полотне имя Караваджо. Эту работу можно считать портретом раскаяния, повторного крещения художника, который смывает с себя смертный грех убийства с помощью покидающей тело святого жизни. А может быть, Караваджо хочет сказать нам: вот где я нахожусь – я навеки застыл на острие безжалостного сострадания.

Около шести вечера жизнь в городе снова начинает крутиться вокруг своей оси. Я стояла на платформе линии «Пикадилли» на станции «Грин-парк». Обычная женщина в черном костюме, одна среди множества покорных граждан с землистым цветом лица, которым каждый день надо ездить с работы и на работу на электричке. Я делаю то, что во мне есть. В потертом кожаном портфеле лежала карточка с номером, провенанс на поддельного Гогена, небольшой, но подлинный Рембрандт, пара бриллиантовых серег в сто каратов и паспорт. В ячейке в камере хранения во Франции у меня оставалась еще одна картина и контейнер с останками обезглавленного тела. В Амстердаме в отеле меня ожидал мужчина, только что побивший мировой рекорд и ставший автором самой дорогой подделки в мире искусства. На юге Франции встречи со мной ждал еще один мужчина. Третий – в Нью-Йорке. За моей спиной по толпе прокатился тихий сдавленный вопль. Наверное, кто-то бросился на рельсы.

Благодарности

Мне бы хотелось поблагодарить нижеперечисленных людей за их энтузиазм, преданность делу и невероятно тяжелую работу.