Террор - Дэн Симмонс (2015)

Несколько раз в течение дня головные сани – обычно Крозье или Фицджеймса – сбивались с проложенного санного следа, и тогда всем приходилось останавливаться и ждать от пяти минут до получаса, пока несколько мужчин – связавшись веревкой, чтобы не заблудиться в метели, – бродили справа и слева от вереницы повозок в поисках неглубоких санных следов во льду, которые быстро заносило снегом.

Сбиться с дороги на середине пути значило бы не только потерять время: это вполне могло стоить всем им жизни.

Некоторые упряжные команды, тащившие более тяжелые грузы, преодолевали эти девять миль относительно ровного льда менее чем за двенадцать часов и прибывали во второй промежуточный лагерь всего через несколько часов после захода солнца. Отряд Крозье добрался туда далеко за полночь и едва вообще не проскочил мимо лагеря. Если бы Магнус Мэнсон – обладавший слухом столь же необычным, как его размеры и тупость, – не услышал хлопанья палаток на ветру далеко по левому борту, они бы прошли мимо своего пристанища и склада продовольственных припасов.

Яростный ветер, безостановочно дувший весь день, причинил лагерю значительные разрушения. Пять из восьми палаток унесло в темноту – хотя они прочно крепились ко льду металлическими штырями с винтовой резьбой – или просто разорвало в клочья. Еле живые от усталости и голода мужчины сумели поставить две палатки из трех, взятых в первом лагере, и сорок шесть человек, которым было бы вполне удобно, но довольно тесно в восьми палатках, битком набились в пять.

Для часовых, посменно дежуривших той ночью, – шестнадцати мужчин из сорока шести – ветер, снег и мороз стали сущим адом. Крозье сам отстоял на посту с двух до четырех часов утра. Он решил воспользоваться возможностью двигаться, поскольку в своем одноместном спальном мешке все равно не мог заснуть от холода, даром что люди вокруг него в тесной палатке лежали чуть не штабелями.

Последний день похода был самым тяжелым.

Незадолго до подъема, состоявшегося в пять утра, ветер стих, но радость от перспективы увидеть наконец чистое голубое небо сводило на нет резкое понижение температуры воздуха по меньшей мере на тридцать градусов. Лейтенант Литтл произвел замеры, и в шесть утра термометр показывал шестьдесят четыре градуса ниже ноля.

«Всего-навсего восемь миль», – продолжал говорить себе Крозье, шагая в упряжи. Он знал, что все остальные думают то же самое. «Сегодня всего восемь миль, на целую милю меньше, чем вчерашний ужасный переход». Когда еще несколько мужчин упали, вконец обессиленные болезнью или усталостью, Крозье приказал охранникам положить винтовки, мушкеты и дробовики на повозки и встать в упряжь, как только покажется солнце. Все, кто могли идти, могли и тащить сани.

Относительную безопасность им обеспечивала ясная погода. Кинг-Уильям показался вдали расплывчатой коричневой полосой, едва рассвело, – стена высоких айсбергов и нагромождения берегового льда вдоль нее вырисовывались четче, блистая вдали в бледных холодных лучах солнца, словно вал из битого стекла, и видом своим повергая в уныние, – но дневной свет служил залогом того, что они не собьются со старого санного пути и что чудовищное существо не подкрадется к ним незаметно.

Однако существо продолжало преследовать отряд. Они видели его – маленькое пятнышко к юго-западу от них, передвигавшееся гораздо быстрее, чем могли двигаться запряженные в сани люди.

Несколько раз в течение дня Крозье или Литтл бросал упряжь, доставал подзорную трубу и смотрел на зверя.

Он находился по меньшей мере в двух милях от них и передвигался на четырех лапах. На таком расстоянии он вполне мог сойти за белого медведя, великое множество которых они успели убить за последние три года. То есть пока он не поднялся на задние лапы, возвышаясь над окружающими ледяными валунами и гроулерами, и не начал принюхиваться, пристально глядя в их сторону.