Мерцающие - Тед Косматка (2017)

Я забился еще дальше в угол и почувствовал, что цепляюсь за что-то ногой. Отрезок трубы, торчащей между баком и чехлом большого насоса. Окружностью два фута, как автомобильная шина. От маленького автомобиля – а то и еще меньше. В более благополучные времена она соединялась с баком, откачивая то, что в нем варилось. С тех пор бак сдвинулся, опустел, почти развалился, и труба оказалась на виду. Я критически осмотрел ее, подсчитывая в уме. С трудом, но протиснуться можно. Проворно развернувшись, я готов был нырнуть в нее головой, но испугался. Адская чернота. Еше раз перевернувшись, я, стараясь не шуметь, полез ногами вперед. Места хватило впритык. Внутри труба была гладкой, покрытой скользким налетом, и я задумался, что по ней лилось раньше. Лучше, пожалуй, не знать.

Снова прозвучали шаги Боаза.

Слышал ли он меня?

Шаги приблизились, обошли бак.

– Я видел, как ты поднимался, – произнес его голос, – но не спустился.

Перед глазами появились штанины его брюк. На ногах были кожаные альпинистские ботинки.

– Методом исключения получается, что ты здесь.

Он нагнулся, заглядывая в угол; мимо трубы, в дюймах от моего лица, качнулись руки.

– Что же ты прячешься, мышонок? Твой дружок Стюарт не прятался, не то что ты.

Я похолодел. Стюарт. Сейчас я мог бы дотянуться до Боаза.

– Он храбро принял прописанное ему лекарство, – сказал тот.

Его рука снова качнулась перед отверстием трубы. Большая ладонь. Бледная. Ухоженная. Рука бизнесмена.

– Видел бы ты его на том столе. Он купался в крови.

Труба сжимала меня со всех сторон. Лжет? Я ощутил подступающую рвоту. Это уж было слишком. Сначала Сатвик, теперь Стюарт. Я губил все, к чему прикасался. Я опять задержал дыхание, протиснул руку вдоль тела, нащупывая карман и холодный металл в нем.

Бледная ладонь качнулась и исчезла. Ноги шагнули прочь. Я его больше не видел.

Сердце колотилось все так же.

Вдруг что-то мелькнуло, и передо мной возникло лицо Боаза.

– Вот ты где!

Я ударил его в лицо свернутой полоской стали.

42

Взревев, он словно вывернулся наизнанку: звук, будто тысяча ос разом зазвенели крылышками, – и мой взгляд соскользнул, уходя от непостижимого.

Я метнулся назад, но его протянутая рука схватила мою, дернула, а я извернулся и ударил клином, после чего лишился оружия. Его вырвали из пальцев. Я подался в глубину трубы.

Когтистая ладонь прошла в ударе мимо лица, смахнула мне волосы со лба – я оттолкнулся локтями и ушел еще глубже. Боаз яростно взвыл и полез за мной. Он был больше меня, но в трубу уместился, и я пополз назад, скользя животом по накипи, а в голове было, что такая смерть слишком ужасна: застрять и задохнуться на каком-нибудь изгибе трубы. Я вывернул голову, чтобы заглянуть дальше, но мое тело плотно заткнуло трубу, в просветах виднелась лишь чернота. Боаз уже втиснул в отверстие плечи и перекрыл свет. Он протискивался, скребя руками, и пыхтел, как локомотив в узком тоннеле. Вдруг настала тишина, а потом скрежет – он опустился на живот, и внутренность трубы осветилась сзади. На миг у меня в глазах вспыхнули серебристые огоньки – вроде кошачьих глаз ночью.

Нас разделяло двадцать футов.

Он улыбался. Его ладонь отрастила – шутки темноты – длинные, как клинки, пальцы. Мне представилось, как эти пальцы впиваются мне в лицо, пронзают глаза, вскрывают горло. Потом я рассмотрел, что это не пальцы-клинки, а мой стальной клинышек, который он крепко зажал в руке.

– Попался, мышонок, – прошипел Боаз.

Вот как выглядит безумие. Концентрированное безумие в самой своей твердой, алмазно-твердой сути. Кусок угля, спрессованный тяжестью всего сущего.

Я торопливо отползал задом, стараясь не думать, чем это кончится.