На следующий день отец восторженно вопил под брызгами – меня удерживал на месте страховочный пояс, а гребни волн разбивались о днище миллионами блестящих капель. Он стоял на носу, промокший до нитки, и, когда яхта ложилась на борт, одной ногой упирался в кокпит. Мы ели суп из саморазогревающихся консервов, а в окна правого борта то и дело плескала соленая вода. Я из безопасного кубрика наблюдал, как отец купается в своей стихии.

Он к тому времени пил почти каждый день, но к морю относился честно. Он никогда не пил в гавани, если на борту был пассажир.

– Слишком опасно, – говорил он. Потому что даже он понимал, что с водой не шутят.

После летнего плавания я пошел в школу, а отец стал уходить один, с каждым разом забираясь все дальше и дальше. Перед его первым дальним плаванием в одиночку я проверял список на желтых страницах блокнота.

Купить новые фалы.

Проверить, не прогнил ли корпус.

Поднять парус 6 сентября.

Не погибнуть.

Позже, уже двенадцатилетним, я снова проверял его список, искал последний пункт, но его не было. В какой-то момент он выпал из списка.

Поскольку отец не пил, когда бывал за рулем или выходил в море с командой, то и другое случалось все реже. И наши прогулки по гавани тоже. А потом был последний раз. Последний наш выход на большую воду.

Я управлял кораблем, указывая пальцем.

– Вот! – орал я. – Давай туда!

Я указывал на клочок синевы, ничем не отличающийся от других голубых клочков с вздымающимися и опадающими волнами, и тянул шкоты при развороте, и большой парус над нами поворачивался на рее. Полотно наполнялось ветром, шкоты скрипели, и вся большая таинственная машина ложилась на бок, повинуясь нам.

Океан огромен. Крошечные суденышки в мировом пространстве. Нам нравилось уходить туда, откуда уже не видно земли. На семнадцать миль в ясный день. Бывало шестнадцать, четырнадцать или десять, смотря по погоде. Мы вглядывались в горизонт.

– Ну вот! – говорил он, и я смотрел.

И видел, что он прав. Земли не было. Только океан. И никакого смысла уходить дальше – там везде будет одно и то же. Только океан, и корабль вздымается и падает, как дышит. Мы двигались по волнам космическим кораблем в темном космосе.

При восточном ветре мог незаметно подкрасться шторм. Застать врасплох. Так врасплох застает вас жизнь.

* * *

Когда аэродромный автобус вышел на поворот, я увидел вдали безымянную марину. Я смотрел через плечо Забивалы – тот дремал, рассыпав черные волосы по стеклу. Я видел паруса и мачты. Ближе к городу шоссе снова свернуло, пошло вдоль берега. Над нами росли здания. Я толкнул соседа:

– Подъезжаем к отелю.

Но он не проснулся.

Мне в окно был виден узкий ломтик океана. Всегда помни: вода холодна и глубока; то, что ты любишь, может оказаться опасным.

Выбираясь из автобуса, я почувствовал запах соли. Мы со Забивалой забрали багаж и остановились под навесом отеля – роскошного сетевого «Рамада» у самого моря. Мы решили, прежде чем регистрироваться, пообщаться с народом.

Толпа уже собиралась.

– Ну и наряды! – заметил мой спутник.

Я перекинул лямку рюкзачка на другое плечо.

– Теперь припоминаю, почему всегда старался увернуться.

Поездка была принудительной: распоряжение босса, огорчать которого опасался даже Джереми. Помогать с Роббинсом я отказался, так вот – взамен. Меньшее из двух зол. Я все же тянул и отговаривался, пока не вмешались сверху. В конечном счете согласился ради Джереми.

– Им нужен представитель от Хансена, – сказал тот. – Желательно повиднее, а в данный момент ты из самых заметных. Сатвик уже занят в другом месте.

«Другое место» было, конечно, при Роббинсе.

Так что в указанную дату я собрал вещи и встретился в аэропорту с Забивалой.

По правде сказать, мне меньше всего хотелось сюда лететь. Три дня назад в лабораторию пришло письмо с угрозами. Вызвали полицию.