Ваше благородие - Николай Стариков (2005)

Вадим выяснил анкетные данные, дал подписать предупреждение об ответственности за дачу ложных показаний. Потом задал первый вопрос, не написанный на листе для протокола.

— Никодим! Интересно, как вы жили в Горшовке, когда были пацанами, что сейчас там изменилось?

Довольный разговорами на отвлеченную тему, одноглазый собеседник предался воспоминаниям. Рассказал, что с образованием колхоза любил бывать на конюшне, водить коней на водопой, помогал убирать навоз, запрягал лошадей.

— Конюшня была моим вторым домом, — говорил он.

— Мне тоже нравилась конюшня. Родственные души, можно сказать! Но я больше времени проводил на пасеке, помогал деду. А вы куда подевались из хутора?

— Отца посадили в тюрьму. Мы с матерью уехали в Урюпино.

— Мать жива?

Задержанный коротко кивнул головой: то ли «да», то ли «нет». Это насторожило Вадима. Он сделал пометку: «Проверить».

— Так там и живете?

— По-всякому, — неопределенно ответил Никодим.

Вадим рассказал о пожаре в Горшовке во время вечеринки. Одноглазый заинтересованно слушал.

— А вы не видели его?

— Нет. Я ушел из Горшовки раньше. Вадим, — сказал подследственный, — зачем лишние разговоры и вопросы? Тебе все ясно. Мне тоже. Оформляй дело в нарсуд, и закончим канитель. Хотел уворовать ворованное, не получилось, виновен.

— Вы не участвовали в похищении хлеба?

— Нет конечно. Был в это время в Урюпино.

— В деле есть показания Хлюста, что транспорт ворам в «готовом виде» доставлялся к Солонешному пруду. Кто это делал?

— Представления не имею.

— Каким образом вам стало известно о месте нахождения ворованного хлеба?

— Слухом земля полнится. По-моему, в Горшовке многие об этом знали.

— Например?

— Ну, зачем же мне кого-то называть. Догадался по разговорам.

— Какая у вас в Горшовке была кличка?

— Кривой. Другой у меня никогда не было. Везде Кривой, — с сожалением ответил Никодим.

Рано утром следующего дня Вадим на милицейской двуколке прибыл уже в Горшовку к Чесночихе. Он составил протокол, в котором подтверждалось, что во время нападения банды Никодим был в хуторе. Следователь узнал адрес его матери в Урюпино и не мешкая, даже не заезжая к дедам, направился в районный центр.

Отыскал нужную улицу, дом, но в саманке в одну комнату с прилепленным из досок коридором никого не оказалось. Пошел к соседке справиться, где хозяйка дома, та ответила:

— Убили ее недели две назад.

Как это произошло, соседка-старушка толком сказать не могла, посоветовала обратиться к подруге погибшей.

Нестарая женщина неприветливо встретила гостя. Однако расплакалась, как только узнала, что приехал следователь.

— Убили родимую, — всхлипывала она. — Ни за что, можно сказать. С сыном у нее произошла размолвка. Какими-то нехорошими делами он занялся, она его пообещала прогнать из дому.

— Что за дела такие, коли мать выгоняет?

— Этого я не знаю. Вечером была у меня, а утром нашли мертвой с разбитой головой. Никто не видел, чтобы приходили к ней чужие люди. В эту ночь сына дома вроде бы не было.

— Где ее сын жил последние годы?

— Перед войной где-то на Украине, во Львове, кажется, там у него семья. Потом был в армии, воевал в Сталинграде. А летом этого года объявился в Урюпино. Я ни разу не видела, чтобы он днем ходил куда-то. А из-за ночных дел поругался с матерью. Собиралась она мне что-то рассказать, да не успела.

— Одноглазых в армию не берут.

— Тогда я не знаю, чем он в армии занимался.

При повторной беседе с соседкой та вспомнила, что видела однажды ночью соседа в компании с тремя мужчинами, Кривой, так она его назвала, что-то быстро и раздраженно говорил, остальные покорно слушали.

В местном райотделе милиции сведения о проживании Кривого в Урюпино отсутствовали.

Вадим возвратился в Батурино поздно вечером. Юля не спала, ждала, сидя за столом.