Ваше благородие - Николай Стариков (2005)

Она дала Димке небольшую булочку с молочком, привычно положила ребенка на левую руку.

Зина осталась с дедами.

— Знаешь, внучка, — сказала Феодосия Ивановна, — ожидаючи твоего приезда, наготовила лекарств от головной боли. У меня тоже иногда случается, два-три дня попью отвар из подорожника, череды и тысячелистника, да ложку свежего меда натощак утром и вечером, как рукой снимает. Думаем и тебя этим зельем попоить. Должно помочь. Посмотришь, как я готовлю отвар, наберешь трав с собой, дома еще подлечишься. Помаленьку оклемаешься.

Зина с Лидой вышли на улицу перед сном. Очертания холмистой местности с западной стороны хутора расплылись в закате, появились яркие звезды на небе.

— Вот они будут всегда нам светить, — сказала Лида, глядя ввысь. — Когда нас не было, они так же сияли.

— Жизнь так устроена.

— Я не знаю, что такое жизнь. Не понимаю, почему я есть, а потом вдруг меня не станет. В чем смысл? Эти звезды существуют, пока я их вижу, а закрою глаза — и нет их.

— Не бери в голову. Это не главное. От таких дум она болеть начинает.

— А что, по-твоему, главное в нашем существовании?

— Не делать глупостей, которые омрачают жизнь не только тебе, но и близким людям, — ответила Зина.

— Это слишком просто.

— Не скажи. Не всегда человек может справиться с собою, если даже будет очень стараться.

— О том, что совершена глупость, станет ясно потом. А как ее распознать заранее?

— Если дело кажется простым и думать о последствиях не хочется, беда не замедлит приключиться.

— Ты работала в военном госпитале, видела смерть, и не одну. Что это такое?

— Видела, как тухнут глаза, кажется, только что был человек, он еще здесь, но его уже нет. Не дано нам это понять. Смерть для человека — крушение вселенной, в центре которой он находился. Для других — просто не стало его — и все, а мир каким был, таким и остался. Как это понять?

Они стояли и смотрели на небо, слушали вечерние звуки Горшовки. Залаяла где-то собака, Шарик ответил, не удержалась соседняя. Потом послышались звуки балалайки, девичий громкий смех, тут же нестройные ребячьи голоса подхватили песню:

Пошел купаться Уверлей,

Оставив дома Доротею.

На помощь пару пузырей,

На помощь пару пузырей

Берет он, плавать не умея.

— Что за песня? — спросила Зина.

— Так, ерунда на постном масле. Ее только мальчишки эдак залихватски поют. Горшовская «улица» начинает собираться.

— Интересно там?

— Даже очень. Беззаботное веселье, ничего не значащие разговоры.

— Ходишь?

— С Димкой на крылечке слушаем.

— Трудно тебе?

— По-всякому.

— Ты уж прости меня. Так получилось.

— Посидим немного, послушаем да спать пойдем, — ответила Лида на слова гостьи, — скоро Димка проснется, пеленки менять надо.

Вновь в голове запульсировала боль. Зина потерла виски.

— Мне расхотелось сидеть, — сказала она. — Свежо. Идем к Димке.

В горнице две кровати. На одной Лида с племянником, на второй Зина.

Кому бы, как ни матери, лежать с сыном. Ан нет. Вопрос даже не возник, а попросить постеснялась. Так и лежала одна с головной болью, прислушиваясь, стараясь уловить дыхание Димки. Незаметно заснула.

Разбудил плач ребенка. Зина спросонья метнулась к нему, но Лида уже поменяла пеленки. Так и осталась она стоять возле их кровати.

— Ложись с ним, — неожиданно сказала Лида.

Нежная, радостная волна чувств захватила Зину. Она осторожно легла рядом с теплым сопящим существом, осторожно поцеловала в лобик, всматривалась в едва видимое в темноте личико, боялась даже дышать. Наконец-то мать и сын были вместе, без посторонних взглядов.

Рассвет Зина встретила очередной заменой пеленок, но была счастлива ощущением своей нужности. На завтрак она вышла с головной болью, но с сыном на руках.