Добрая самаритянка - Джон Маррс (2021)

– Узел должен располагаться высоко позади вашей шеи, чтобы по мере увеличения давления затянулся туже, – объясняла Лора. – Голос ее был тихим; иногда мне приходилось напрягаться, чтобы расслышать, что она говорит. – Когда будете практиковаться, убедитесь, что веревка, привязанная к балке, не соскользнет. Очень важно помнить об этом.

Она дала мне пять недель до дня, когда я должен убить себя. Ко второй неделе начала детально объяснять мне практические стороны того, как нужно вешаться. Я лежал на кровати, прижимая к уху телефон; согнутые колени устремлены вверх, словно горные вершины, блокнот я пристроил на бедре. Иногда рисовал закорючки и человечков. Сегодня изобразил их висящими на виселице. Похоже, Лора была довольна, когда слышала шелест бумаги или то, как я повторяю ее слова.

Дальше она посоветовала мне испытать веревку на прочность и подложить что-нибудь, чтобы удавка не врезалась в шею и не вызвала кровотечение. Объяснила, где именно следует расположить узел и как его завязать. Похоже, хотела удостовериться, что смерть будет чистой и по возможности безболезненной. Я не мог понять, почему женщине, которая так охотно согласилась увидеть мою гибель, есть дело до того, будет ли мне больно, когда я буду висеть в петле. Какая ей разница?

Пока Лора говорила, я закрыл глаза и представил, как она, сгорбившись, сидит за столом в офисе и шепчет в трубку, балдея от того, что дает мне указания по сведению счетов с жизнью, – в то время как вокруг полным-полно людей, понятия не имеющих, чем она занимается.

Иногда мы вели разговоры о более повседневных вещах. По сути, моя грядущая смерть и то, как я намерен добиться ее, занимали менее четверти времени наших бесед. Лора хотела знать подробности моей жизни, от моих отношений с родными и близкими до любимых блюд и фильмов, какая музыка должна играть на похоронах, расспрашивала о бывших девушках… да обо всем на свете. Я верил, что она питает искренний интерес к моим рассказам. Она словно хотела выжать все из нашего совместного времяпровождения, чтобы с идеальной точностью представлять, кто будет умирать у нее на глазах.

Временами я даже начинал гадать, не ошибся ли я на ее счет: вдруг Лора – просто скучающая домохозяйка с непомерно развитой фантазией? Вдруг она просто хочет посмотреть, как далеко может зайти дело, прежде чем кто-то из нас сдастся и признает, что это всего лишь розыгрыш? Однако время шло, день «самоубийства» приближался, а Лора не проявляла никаких признаков желания выйти из игры.

Изображать человека, готовящегося лишить себя жизни, оказалось труднее, чем представлялось. Это отнимало уйму времени и сил, и мне приходилось записывать каждую ложь, скормленную Лоре. Блокнот превратился в биографию человека, которого никогда не существовало.

– Можно вопрос? – начал я во время очередного разговора.

– Да, конечно, – ответила Лора.

– Можете рассказать что-нибудь о себе? Необязательно слишком личное.

Она помолчала, потом поинтересовалась:

– Зачем?

– Затем, что я хочу больше знать о человеке, которому небезразличны такие люди, как я, – настолько небезразличны, что вы помогаете им.

– Что бы вы хотели узнать?

Я знал, где она живет и где работает. Видел ее родных. Выслеживал ее во время походов по любимым магазинам. Смотрел, как она читает книги сыну-инвалиду. Лора казалась совершенно обычной женщиной. Но я даже отдаленно не мог понять, почему она делает то, что делает.

– Можно спросить – делали ли вы подобное для кого-то еще? Были ли другие, такие, как я?

– Да, были и другие.

– Можете рассказать мне о них побольше?

– А вы хотели бы, чтобы следующий человек, которого я выберу, узнал о вас?

– Нет, вообще-то нет.

– Тогда вам следует уважать чужое право на частную жизнь и смерть.