День Праха - Жан-Кристоф Гранже (2020)

За последние двое суток это было уже третье вторжение, притом самое дерзкое: на сей раз они проникли в Диоцез, самое сердце «реактора». Но теперь им больше не требовалось ничье разрешение. Анабаптисты могли сколько угодно жаловаться Шницлеру: отныне Диоцез считался объектом срочного расследования, где полицейским были предоставлены неограниченные права.

Меньше чем за час Лехман успел сделать радиографию всех фрагментов фрески, и Ньеману не терпелось увидеть потаенную часть диптиха.

Он попросил Деснос заехать за ним: ему хотелось обсудить с ней результаты допроса Парида и его гипотезу о другом убийце.

Было семнадцать часов, солнце уже садилось.

— Это неправдоподобно, — заключила Деснос, выслушав майора.

— Ты имеешь в виду свод часовни?

Стефани не ответила. Она вела машину, подавшись вперед, чуть ли не лежа грудью на руле, напряженная и серьезная.

— Если допустить существование кого-то другого в этой истории, то почему этот другой не мог устроить обрушение свода?

— Потому что он был не заинтересован в том, чтобы скрыть свою жертву. Труп Самуэля был его посланием.

— О’кей, предположим. Но если Посланники так уж сильно хотели выдать это убийство за несчастный случай, то почему они оставили камень во рту жертвы?

— Очень просто: они его не заметили.

В салоне машины воцарилось молчание, и как раз в ту минуту солнце исчезло за горизонтом. Начиналась длинная осенняя ночь, а здесь, в Эльзасе, она была безжалостно холодной, как зимняя.

Перед Хранилищем, рядом с жандармами, которые сопровождали Лехмана и его группу, стояла делегация Посланников. Вполне презентабельные господа, никаких тебе автоматов и револьверов.

Ньеман не стал обсуждать ситуацию со Стефани: ему пришлось бы выдать своего информатора. Так или иначе, а эти сведения все равно где-нибудь всплывут. Впрочем, капитанша, выключив мотор, сама спросила:

— А как вы узнали, что фреска находится здесь?

— По личным каналам.

— А именно?

— Оставь это.

Ньеман знал, что спешить ему некуда. Они подошли к амбару. Майор поднял воротник куртки, хотя и сам не знал, холодно ему или жарко.

— Деснос, ты не могла бы оказать мне услугу?

— Слушаю вас.

— Вернись в жандармерию и распечатай протокол допроса Парида. Запись я тебе сейчас перешлю.

— Что?! Но я думала…

— Я знаю, что́ ты думала, но нам не обязательно торчать тут вдвоем. Шницлер наверняка потребует от нас отчета, притом в письменном виде. И протокол допроса Парида удовлетворит его, хотя бы на несколько часов. Мы продвигаемся скачками, ничего не поделаешь.

Разъяренная капитанша пошла назад, к своему «рено». Едва Ньеман шагнул в амбар, как к нему кинулся Лехман, в белом халате, с сияющими глазами:

— Это фантастика!

— Ну, давай показывай.

— Просто фантастика!

Ньеман не стал тратить время на тщательный обзор Хранилища: просторное помещение, с виду пустое, вдоль стен — серые стойла, от которых несло навозом. Сухим навозом, словно схваченным временем и холодом.

Прожектора команды Лехмана высвечивали фреску. Ньеману вспомнился черный монолит из «Космической одиссеи 2001»[77] — только здесь он лежал, разбитый на куски. Вокруг суетились техники с какими-то сложными приборами, напоминавшими инструменты геодезистов.

— Прошу сюда, — сказал Лехман.

Реставратор уже успел расставить свои компьютеры на верстаке. Как и в прошлый раз, на экранах виднелись черно-белые изображения, плавающие в голубоватом мареве.

— Обе фрески написаны одной и той же рукой, — объявил Лехман. — Весь потолок часовни оформлял один художник. Примерно так же, как Микеланджело — в Сикстинской капелле, только масштабы другие.