Двое из ларца - Владимир Болучевский (2007)

– А нам не сказали, чтобы без знаков различия… А чего ты без бушлата-то?

– Да здесь все, – ответил Гурский, кивнув на сумку.

– Не холодно?

– Свитер теплый.

– Ну, тогда-то что…

Выйдя вместе с воинской командой на привокзальную площадь, Александр незаметно отошел в сторонку и, взмахнув рукой, подозвал машину.

– Куда? – спросил водитель.

– ДК кораблестроителей.

– Садись.

Гурский сел на заднее сиденье и захлопнул дверь. Машина тронулась с места. И снова Александру неожиданно резануло глаз то обстоятельство, что водительское место пустое.

«Как же они так ездят? – подумал он. – А на обгон? Ведь справа же ни фига не видно. Это ведь жирафом каким-то надо быть…»

– Слушай, – спросил он водителя, – а там, возле этого Дома культуры, гостиница какая-нибудь есть?

– Прям рядом.

– Вот. Вот туда и давай.

Подъехав к гостинице и расплатившись с шофером, Гурский вошел в вестибюль и подошел к стойке администратора.

– Добрый вечер. – Он поставил сумку на пол.

– Здравствуйте.

– Поселиться у вас можно?

– А чего ж нельзя. Только вот, – женщина оценивающе посмотрела на него, – свободный у нас только люкс. А иначе – в двухместном. Там мужчина живет один.

– А женщина одна нигде не живет?

– Интересуетесь по женской части? – в глазах у нее появилась заинтересованность.

– Я?! – Гурский округлил глаза и жеманно потупился. – Что-о вы… Давайте, селите меня к мужчинке.

– Заполняйте, – администратор, растерянно отведя глаза, протянула ему бланк.

«Береженого Бог бережет, – думал Александр, поднимаясь по лестнице в двухместный номер.– Гостиница рядом с выставкой, может, и их сюда занесет. Не будут же они при свидетеле подушкой меня душить».

Глава 30

Разбудило Адашева-Гурского чувство голода.

В силу позднего, с точки зрения местного часового пояса, времени поужинать вчера ему так и не удалось. Но с завтраком придется повременить. Прежде необходимо было заглянуть на выставку и осмотреться.

Не скажешь же, дескать, ребята – вот у меня ваш муляж, а эта трубка – моего дедушки. Давайте меняться. Хоть, в общем-то, можно и так сказать. Но лучше все-таки подменить. И никаких разговоров лишних. Даже если застукают, всяко можно сказать, мол, любопытствую, хотел поближе рассмотреть, со своей сравнить. И забирайте свою дурилку, моя-то – настоящая. И все. И домой.

«Теперь дальше – надевать куртку или нет? – размышлял он, лежа в постели. – Могли в поезде на меня просто так напасть, случайно? Все-таки вряд ли. Просто так из поезда выкинуть? Из озорства, что ли? Я ведь ни с кем не ссорился, да и не общался даже, кроме Василича. Из купе вообще не выходил, и к нам никто не заходил, заглянул только кто-то однажды, и все. Ограбить меня не пытались. Нет, это за мной хвост из Питера тянется. Значит, ни через какую Москву они не полетели. А летели вместе со мной, тем же рейсом. А срисовали меня, конкурента, в аэропорту, когда я с Петром прощался. На меня лично кто указать мог? Только Ирина или брат ее, Виктор. Больше в лицо меня никто не знает, ну из тех, кому известно о моей причастности ко всей этой заморочке. А Петра? А Петра кто угодно.

Но, в любом случае, как на меня могли указать? А так: «Видишь вон того длинного, с усами, в оранжевой куртке?» И все. А что еще? И выходит, что бритый и без куртки этой я – это как бы и не я вовсе. Так, похож вроде. Тем более что меня с поезда скинули. Значит, не будем пока куртку надевать, от греха подальше».

Соседа в номере уже не было. Гурский выбрался из постели, достал из сумки белые трикотажные кальсоны и толстую шерстяную тельняшку.

«Выставка под боком, не замерзну», – решил он.

Умывшись и натянув поверх тельника теплый черный свитер, надел камуфляжную куртку, вынул оставшиеся русские деньги, пересчитал и решил, что стоху баксов, на всякий случай, поменять нужно.