Бегущий за ветром - Халед Хоссейни (2003)

— Только не вмешивайте меня в это дело.

— Даю слово.

Директор швырнул карандаш на стол.

— Даже если вы сохраните все в тайне, мне несдобровать. Впрочем, так тому и следует быть. Все равно я проклят за грехи. Но если что-то можно сделать для Сохраба… Я вам скажу, я вам верю. Вы, похоже, готовы на все.

В воздухе повисло молчание.

— Примерно раз в месяц сюда наведывается один высокопоставленный талиб, — выдавил наконец Заман, — и приносит наличные деньги. Немного, но все лучше, чем ничего. Взамен он обычно берет девочку. Правда, не всегда. Иногда мальчика.

— И ты позволяешь? — Фарид придвинулся вплотную к директорскому столу.

Заман отшатнулся к стене.

— А у меня есть выбор?

— Ты же директор. Это твоя работа — следить, чтобы с детьми не приключилось ничего плохого.

— Положить этому конец выше моих сил.

— Ты торгуешь детьми! — взревел Фарид.

— Фарид, успокойся! — закричал я.

Поздно. Быстрое движение — и стул летит в сторону. Директор пригвожден к полу. Колени Фарида упираются ему в грудь, руки сошлись на горле. Бумаги со стола разлетаются по всей комнате.

Заман хрипит. Вцепляюсь Фариду в плечи и пытаюсь оттащить. Не получается. Лицо у Фарида налито кровью, из груди рвется звериный рык:

— Я убью его! Только не мешай!

— Оставь его!

— Задушу!

А ведь и впрямь задушит. У меня на глазах. Надо что-то делать.

— Дети же смотрят, Фарид. Опомнись, наконец!

Шею он ему, что ли, свернул? Нет, обошлось.

Фарид оборачивается и видит детей. Взявшись за руки, они в молчании смотрят на него, у некоторых слезы на глазах.

Фарид разжимает тиски и поднимается с пола. Глядя на поверженного Замана, он смачно плюет ему в лицо. Затем подходит к двери и закрывает ее.

Заман с трудом встает, рукавом вытирает плевок. Губы у него окровавлены. Задыхаясь и кашляя, он натягивает тюбетейку, надевает очки. Стекла не вылетели, только трещинок прибавилось.

Директор снимает очки и закрывает лицо руками.

Долго-долго никто не произносит ни слова.

— Он забрал Сохраба месяц назад, — хрипит Заман.

— И ты называешь себя директором? — опять взрывается Фарид.

Заман отрывает руки от лица.

— Вот уже полгода мне не платят жалованья. Все свои сбережения я потратил на детский дом. Я продал все, что у меня было, только бы этот забытый Богом приют хоть как-то дышал. Думаете, у меня нет родственников в Пакистане или Иране? Я мог бы бежать из страны, как все прочие. Но я остался. Из-за них. — Заман показывает на дверь. — Если я не дам ему одного ребенка, он заберет десятерых. И я не препятствую, да будет Аллах судией ему и мне. Я беру эти мерзкие грязные деньги, иду на базар и покупаю еду для детей.

Фарид смотрит в пол.

— А что происходит с детьми, которых он уводит с собой?

Заман трет глаза.

— Некоторые возвращаются.

— Кто он такой? Как мне его найти? — спрашиваю я.

— Отправляйтесь завтра на стадион «Гази». В перерыве матча вы его увидите. Он единственный носит темные очки, — отвечает Заман. Руки у него трясутся. — А теперь уходите. Дети перепуганы.

Он провожает нас к выходу.

Машина отъезжает. В зеркало заднего вида вижу Замана. Он стоит у калитки в окружении толпы детей, ручонки самых маленьких вцепились ему в пиджак. Очки опять у него на носу.

21

Направляясь в Вазир-Акбар-Хан, мы пересекли реку и оказались на оживленной площади Пуштуни-стана. Когда-то мы с Бабой ели здесь кебабы в ресторане «Хайбер». Вот, кстати, и ресторан. Двери на замке, окна заколочены, на вывеске не хватает букв.

С балки, выступавшей из-под крыши ресторана, свисала веревка, на ней болтался повешенный — молодой парень в окровавленных лохмотьях, лицо синее, вздувшееся. Прохожие старались не смотреть на казненного.