Тысяча сияющих солнц - Халед Хоссейни (2008)

Через пять минут Лейла тоже вышла. Тарик ждал ее на улице, дома за три от них, – с сигаретой в зубах подпирал стену возле узкого прохода между двумя дворами и напевал старинную пуштунскую песню из репертуара Устада Аваль Мира.

Да зе ма зиба ватан,

Да зе ма дада ватан.

(Это наша прекрасная родина,

Это наша любимая родина.)

Курить он начал, когда связался с этой своей новой компанией – брюки со стрелками, рубашки в обтяжку, – Лейла терпеть этих парней не могла. Наодеколонятся, сигареты в зубы – и шляться по улицам, самодовольно улыбаясь, отпуская шуточки, цепляясь к девушкам. Один из его новых друзей, чем-то похожий на Сильвестра Сталлоне, даже требовал, чтобы его называли Рембо.

– Мама тебя убьет, если узнает, что ты куришь. – Прежде чем скользнуть в тупичок, Лейла хорошенько осмотрелась.

– А она и не узнает. – Тарик посторонился. – Ты, что ли, ей расскажешь?

Лейла топнула ногой:

– Доверив свою тайну ветру, не вини деревья.

Тарик улыбнулся, приподняв бровь:

– Кто это сказал?

– Халиль Джебран[40].

– Все-то она знает.

– А ну дай сигарету.

Тарик покачал головой и заложил руки за спину. Новая поза: спиной к стене, руки сзади, во рту сигарета, нога небрежно выставлена в сторону.

– Не дашь?

– Тебе курить не пристало.

– А тебе пристало?

– Зато девушкам нравится.

– Каким еще девушкам?

– Они говорят, это привлекает. – Ничего подобного.

– Нет?

– Уверяю тебя.

– Так девушкам не нравится?

– У тебя вид, как у полоумного, у хила. – Ты меня просто убиваешь.

– Так что за девушки-то?

– Ревнуешь?

– Интересуюсь из вежливости.

– Нам нельзя быть вдвоем. – Тарик закурил еще сигарету и скосил глаза. – Наверняка сейчас судачат о нас.

У Лейлы в ушах зазвучали мамины слова: «Представь, что у тебя в руке птичка-майна. Стоит чуть разжать кулак, и она – раз! – и улетела». Она ощутила укол совести. Но угрызения мигом сменила радость. Ведь Тарик сказал нас. И как сказал! Просто мороз по коже. И он не хотел этого говорить – само вырвалось. Значит, что-то между ними есть.

– И о чем они судачат?

– Что мы плывем в лодке по Реке Греха, – серьезно произнес Тарик. – И жуем при этом Пирог Дерзости.

– А ниже по течению нас поджидает Рикша Злонравия? – подхватила Лейла.

– С Курмой Святотатства наготове.

Они засмеялись.

– Тебе идут длинные волосы, – заметил Тарик.

Хоть бы не покраснеть, подумала Лейла. – Решил сменить тему?

– А какая у нас была тема?

– Пустоголовые девушки, которые находят тебя привлекательным.

– Ты же сама знаешь.

– Что я знаю?

– Для меня существуешь только ты.

У Лейлы закружилась голова. Но на лице у Тарика, как назло, ничего прочитать было невозможно – тупая веселая ухмылка и прищуренные грустные глаза.

А истина где – посередине?

Тарик затоптал сигарету здоровой ногой. – Что ты думаешь насчет всего этого? – Насчет праздничного ужина?

– И кто у нас полоумный? Насчет моджахедов.

– А-а-а.

Она принялась пересказывать слова Баби насчет неравного брака оружия и самолюбий, как вдруг от их дома донесся шум какой-то возни, вскоре сменившийся руганью и криками.

Лейла сорвалась с места. Тарик похромал за ней.

Понося друг друга последними словами, по земле катались двое мужчин. Рядом с ними валялся нож. В одном из дерущихся Лейла опознала человека, который недавно с жаром рассуждал о политике. Вторым был тот, кто заправлял шампурами. Их пытались разнять. Баби стоял в стороне – у стены, рядом с плачущим отцом Тарика.